Мой Петербург

С самого начала Петербург складывался на огромной территории, точно Пётр заглянул на два века вперед, обозначив будущее каменное тело столицы. Ещё паслись коровы на Адмиралтейском лугу и будущей Дворцовой площади, но уже Невская першпектива соединила Адмиралтейство с Александро-Невской лаврой, уже раздувал свои горны Литейный двор, на Охте работали пороховые заводы, застраивался Васильевский остров. Дальние концы вновь осваиваемой столицы удивляли приезжих. Но уже тогда существовал край города. На въезде в Петербург стояли шлагбаумы. Один из них находился у деревянного Аничкова моста через Фонтанку. Фонтанка и была границей Петербурга XVIII столетия. Сразу за ней начинались загородные усадьбы. Позже возникли городские заставы. Они уже значительно отодвинулись от прежних городских границ — например, Московская, Нарвская заставы.

Но пространство Петербурга оставалось очень неравномерным, быстро сходило на нет, истончалось. Вот описание Васильевского острова в 30-е годы XIX века:

«Кому случалось гулять кругом всего Васильевского острова, тот, без сомнения, заметил, что разные концы его весьма мало похожи друг на друга. Возьмите южный берег, уставленный пышным рядом каменных, огромных строений, и северную сторону, которая глядит на Петровский остров и вдается длинною косою в сонные воды залива. По мере приближения к этой оконечности каменные здания, редея, уступают место деревянным хижинам; между сими хижинами проглядывают пустыри; наконец строение вовсе исчезает, и вы идете мимо ряда просторных огородов, который по левую сторону замыкается рощами; он приводит вас к последней возвышенности, украшенной одним или двумя сиротливыми домами и несколькими деревьями; ров, заросший высокой крапивой и репейником, отделяет возвышенность от вала, служащего оплотом от разлитий; а дальше лежит луг, вязкий, как болото, составляющий взморье. И летом печальны сии места пустынные, а еще более зимою, когда и луг, и море, и бор, осеняющий противоположные берега Петровского острова — всё погребено в серые сугробы, как будто в могилу» (В. Титов).

По мере роста и взросления Петербург всё раздвигался, вбирая в себя усадьбы и предместья, но прежние его границы оставались на его теле, как линии судьбы и жизни на ладони.

Так, долгое время своеобразной пограничной чертой в Петербурге оставался Обводный канал. Его берега были необустроенными, многие мосты оставались деревянными вплоть до 30-х годов нашего века. Заводы и фабрики, церкви, водокачальни перемежались с рабочими казармами, высокими деревянными заборами, кабаками, складами… За Обводным город уже был другим. Даже в названиях улиц отпечатался некий переход между различными пространствами: улица Боровая от слова «бор», или улица Расстанная — от «расставание». Дальше уже Волково кладбище, Волкова деревня и поле… Даже извозчики не сразу соглашались сюда ехать. Редко попадались одинокие фонари. Там, где они совсем кончались, и наступал, казалось, предел города.

…Там не встречают ваши взоры
Красой увенчанных громад,

Нагнувшись, хилые заборы
В безлюдных улицах стоят;

В глуши разметаны без связи

Жилища смертных как-нибудь,
И суждено им в море грязи
Весной и осенью тонуть.

В. Бенедиктов

В 40-е годы прошлого столетия писатель Евгений Гребёнка советовал жалующимся на судьбу преуспевающим жителям центра столицы посетить Петербургскую сторону с «длинными рядами узких улиц, из которых даже многие не вымощены». «После страшной тьмы узкого грязного переулка, едва освещаемого в одном конце тусклым фонарем, вы оцените почти солнечный свет газа; после неровной мостовой, толкающей вас беспрестанно под бока, вы спокойно вздохнете, когда коляска ваша плавно покатится по торцевой мостовой; после вида на мелочную лавочку с разбитыми стёклами ваши глаза приятно отдохнут на зеркальных окнах магазинов, уставленных изысканными предметами роскоши».

XIX век, его мосты, железные дороги, электричество опять отдалили конец Петербурга. Его мир расширился. Он перешагнул через Обводный канал и на Петербургскую, и на Выборгскую стороны.

На исходе века, путешествуя из конца в конец Петербурга на империале конки, медленно тащившейся через всю столицу, можно было наблюдать, как Петербург исчезал, рассыпался на грязные лачуги, кабачки и хилые пустыри и снова возникал в огнях широких улиц и фешенебельных отелей. Казалось, едешь сквозь тринадцать городов. Вот-вот покажется край света, по показывается только Каменный остров.