Мои пятнадцать редакторов (часть 2-я)

"Топорковщина" продолжалась примерно полгода. Журналистскую мистификацию можно было бы продолжать и дальше, благо тем было много, и каждая — актуальней не придумаешь. Однако в конце 93-го братья Топорковы из газеты исчезли. Их просто не стали печатать. Зарубили идею на корню. Полагаю, не без участия С. Рязанцева, который всегда относился к иронии как к чему-то недопустимому в газете. А может, дело в чём-то другом, не знаю.

Свою последнюю, двенадцатую по счету, публикацию из цикла "Всё — первое" я назвал, исходя из ситуации: "Мой первый последний Новый год".

Год 94-й и в самом деле стал для меня последним годом пребывания на Сахалине. Об этом можно рассказать подробно, а можно и опустить. Не я первый приехал на остров, не я последний его и покинул. До меня в областной газете успели поработать десятки журналистов; уже при мне или вскоре после меня уехали на материк А. Бутяков, М. Войнилович, Ф. Шамазов…

Через десять лет я встретился с Сорочаном в Москве на одном творческом семинаре. За те годы, что мы не виделись, он мало изменился, по крайней мере, внешне. Думаю, что и по характеру — тоже.

Сорочан — сильный редактор. Он сумел удержать газету в трудные девяностые и не потерять при этом своё лицо. Чего это стоило, я понял много позже, когда и сам стал редактировать региональное издание. Жаль, что в столичной суете на хороший разговор не хватило времени.

Тогда же, в Москве, Сорочан попросил меня написать строчек триста в юбилейный номер "Советского Сахалина": 1 мая 05 года газете исполнялось 80 лет. Триста строчек я написал, а юбилейный номер мне прислали по почте.

Совершенно не представляю, что написать к 100-летию газеты. Впрочем, время подумать над этим ещё есть. А к 90-летию "Советского Сахалина", пожалуй, хватит и этой главы. Она несколько великовата, но это ничего: если надо, ответственный секретарь её сократит. А возможно, и отредактирует.

Хотя, я думаю, в этом нет никакого смысла.

Можно сократить повесть. Можно отредактировать роман. Даже Историю можно переписать, было бы желание.

Вот только то, что ты прожил, продумал, прочувствовал — не перепишешь и не сократишь. И судьбу — не отредактируешь, даже если и захочешь…

(Конец 2-й части)