Мой план

— Аналогично, — улыбаясь, я вновь целую его шею и получаю ответную реакцию в виде секундного скрепления хватки на талии.

— Картер убьёт меня, если узнает, — тихо смеётся Том.

— Что именно?

— Не его кровать, но их обеденный стол.

— Они тут не живут, и он не узнает.

— Твоя правда.

Оставляя на кончике моего носа поцелуй, я получаю следующий в губы и улыбаюсь, заглянув в его глаза.

— Алекс, я не шучу.

— Что именно?

— Я люблю тебя.

— Я тоже не шучу, потому что люблю тебя.

— Больше всего на свете? — улыбается Том, поглаживая большими пальцами мою талию, когда я ответно глажу его щеки.

— Больше, чем больше всего на свете.

Он вновь улыбается и награждает меня поцелуем, после утыкается носом в мою шею и щекочет её носом, из-за чего я хихикаю и выворачиваюсь, заключая его шею в крепкие объятия. Закрыв глаза, я втягиваю любимый аромат и мы просто молчим, наслаждаясь тишиной и друг другом. Выводя большим пальцем круги на его коже, я глупо улыбаюсь. Я ничего не могу с собой поделать, потому что эта улыбка автоматически расползается на губах.

До какой степени одурения можно любить кого-то? Кажется, что у этого чувства нет глубины и ширины, оно бесконечно. Каждый осколок и крупица меня готовы отдаваться ей абсолютно не задумываясь. Это словно мой магнит, к которому я тянусь за сотни миль. И это чувство сложноописуемое, да и требуется ли это описание, если ты утопаешь в ком-то без остатка и желания выбраться на поверхность!? Если мне когда-нибудь скажут, что это подростковые чувства, школьная любовь или что-то подобное, я без раздумий врежу этому человеку, потому что любовь не имеет возраста. Она способна поджигать и в пятнадцать и в пятьдесят. Она дарит свободу и плен, которые принимаются с радушием. Она не ищет идеальности, она находит изъяны, в которые влюбляешься, и все минусы превращаются в сплошные плюсы. У неё есть тонкая грань между умиротворением и безумием, по которой ходит каждый. Черно белое по щелчку пальцев становится красочным. Ты начинаешь любить то, что доселе не любил: будь то бейсбол или что-то иное.

Через какое-то время, одежда вновь закрывает наши тела, но до пояса, потому что верх остается мокрым, да и низ тоже, по этой причине пара джинс, водолазка и футболка висят на батарее, пока мы в нижнем белье делаем глупые рисунки. В итоге некоторые позы из камасутры красуются на листочках, а мы глупо хихикаем. Комната Джареда тёмная: стены выкрашены в чёрный цвет, но, несмотря на это, всё выглядит довольно стильно, хотя бьюсь об заклад, что когда-то тут висели плакаты из плейбоя. Ставя каждый раз новый рисунок, мы фотографируем и отправляем ему, после которых Том пишет сообщение: «Мы ни в чём себе не отказываем». Кучка бывших художеств, летит в мусорное ведро после своей фотосессии, а Том убегает вниз, потому что по пустым стенам разнесся дверной звонок. Я же не могу себе отказать в любопытстве и узнать брата Тома получше.

Как только открывается первый ящик, я мысленно даю себе пять и улыбаюсь, потому что там нахожу плакаты. Не знаю, когда Джаред их весил, если они переехали тогда, когда ему было семь лет, но стопка полуголых девушек сейчас прямо перед моими глазами. Разве только по приезду, но сомневаюсь, что ему нужно рукоблудничать, он не показался мне зажатым мальчиком и ботаном, который шугается девушек. Наоборот, Джаред может стать тем, кто возглавит журнал. Остальные ящики оказываются пустыми. Я не нахожу ничего: ни фотографий, ни записок, словно у него никогда не было девушки или они ему не писали. Хотя, сомневаюсь, что Джаред или Том хранят подобное.

— Что делаешь?

— Пытаюсь узнать получше твоего брата, — улыбаюсь я, обратив взгляд к парню в дверном проёме, который сексуально улыбается, закинув руку за голову.

— Я тебе и так могу рассказать, — смеётся Том, — что именно тебя интересует?

— Не знаю.

— Мозг моего брата функционирует в области паха, там его основная зона обдумывания всех решений.

— У него никогда не было девушки?

— Если ты его видела, то понимаешь, что нет.

— Почему нет?

— Потому что Джаред придерживается мнения того, что можно получать удовольствие, а не быть обязанным и не клепать себя ответственностью. Проще говоря он — бабник. И я сомневаюсь, что родилась та, что способна образумить его.

— Ты серьёзно так говоришь о своём брате?

— Он этого не скрывает, Алекс, ты точно видела моего брата?

— Хочу убедиться, — пожав плечами, я встаю с кровати и медленно иду в направлении Тома.

— Без проблем, они прилетают на день благодарения, могу вас познакомить. Но если ты кое-что пообещаешь.

Вопросительно выгнув бровь, я кладу ладони на его грудь и веду к шее, где скрепляю замок в виде объятий.

— У тебя не поедет по нему крыша.

— Слишком поздно, у меня её нет, — улыбаюсь я, — и я его видела. Как видишь, я не в ряду обожательниц.

— Ты плохо знаешь Джареда.

— Том, если бы меня интересовали придурки с мозгом в штанах, то сейчас я могла находиться в компании Дитона не зная твоего имени.

Издав смешок, он наклоняется и целует меня, пока я наслаждаюсь прикосновением тёплых ладней.