Мой плохой босс (СИ)

— Ты ударила его один раз, — Ирина говорит неторопливо, будто заставляя распробовать каждое её слово, — он смаковал воспоминание о той пощечине семь лет. Это было самое сильное его впечатление. У него была не одна доминантка, не одна порщица, а самой вкусной для него была именно твоя рука… И может быть, он и раскололся бы тебе раньше, попробовал тебя ввести в Тему еще тогда, если бы ты после так не рефлексировала. Сколько ты тогда извинялась? Месяц?

— К чему ты все это ведешь? — Злата явно пытается пойти в атаку, ощущая себя слишком уязвимой. И вправду — Ира о ней знает немало, это наверняка выбивает из колеи.

— Этот болван тебя любит, — ровно откликается Ирина, указывая подбородком на съежившегося на полу Пэйна, — если бы не это, я бы не стала заморачиваться ничем подобным. Это на самом деле — довольно великодушный жест с моей стороны. Я могла действовать и по-другому. Для нарушителей наших правил есть и другие меры наказания. Но он тебя любит. Я решила, что стоит дать ему этот шанс.

А еще «другие меры» действовали по-другому. И я бы все равно оставался в зоне риска. Но об этом знаю я, жене Зарецкого знать необязательно.

Злата болезненно кривится. Недоверчиво.

Забавно. До сессии она была более лояльна к своему мужу.

— Это говорит мне его любовница? — жена Зарецкого зябко ежится, впрочем мне и самому становится прохладнее от этих подчеркнутых фактов. — Пусть бывшая, но о какой любви ты тут ведешь речь?

— Не любовница, — спокойно качает головой Ирина, — ни в каком из смыслов я не была твоему мужу любовницей. Наш контракт исключал секс на любом уровне. Ровно как и другие его контракты. Это было основное его требование к любой доминантке. Мы приходили пороть и подчинять. И все.

Вот это откровения… Даже я предполагал хоть какой-то секс между Ириной и Зарецким. Нет, моей ревности это бы вряд ли убавило, я ревновал ко всему. И к ремню, который она взяла в руки для Пэйна — тоже. И все же, знать, что между ними было меньше, чем я предполагал — восхитительно!

— Он ездил к тебе два раза в неделю, — тихо выдыхает Злата, недоверчиво глядя на Ирину.

— На самом деле, чаще всего — за неделю мы встречались три-четыре раза, — Хмельницкая чуть улыбается, — все-таки наш контракт был чуть более динамичным. Но никакого секса у нас с ним не было. Ни разу. Я заводила. Пожинала ты. Он хотел только тебя. Так что… Не ревнуй. Ревновать ко мне — все равно что ревновать к виагре.

— Когда ты приехала — ты говорила мне совсем другое, — возражает жена Зарецкого.

— Я говорила то, что было нужно, чтобы настроить тебя на сессию, — Хмельницкая чуть пожимает плечами, а затем поднимается на ноги, — можешь обидеться. Мне плевать. Суть моих отношений с твоим мужем от этого не поменяется.

Она садится в кресло позади меня, опускает ладони мне на плечи, склоняется ближе, заставляя сердце в моей груди замереть.

— А кто тут у меня послушный мальчик? — мурлычет мне на ухо, и меня накрывает волной марокканской жары. Как же охуенно слышать нотки удовлетворения в её голосе… Просто — отдельная форма оргазма.

— Ты его выгораживаешь, — Злата обнимает себя за плечи и смотрит куда-то перед собой, явно пытаясь не верить в услышанное.

— А мне нужно? — Ирина насмешливо фыркает и переползает пальцами на мое горло. — Ты думаешь, я бы устраивала вам тут сеанс тематической психотерапии, если бы имела на твоего мужа какие-то сексуальные виды? Нет. Мне нужно, чтобы Прохор Зарецкий перестал во мне нуждаться. Я люблю Антона.

Все, дальше я нихрена не слышу. И не вижу. И не дышу.

Она серьезно?

Она — серьезно! Она бы не стала врать…

И так спокойно она об этом сказала…

Состояние — классическое: «Тоха — ты дебил». Вообще-то вот эти слова я хотел сказать ей первым…

Ох, Ира… Госпожа моя невозможная, восхитительная, любимая… Я не ждал. Серьезно не ждал.

Ведь кто как не я знаю — я не заслуживаю. Этих её слов, её чувств, даже того, что она мне дает — я не заслуживаю лишь тем, как я относился к ней раньше. И то, чем я ей платил за право находиться рядом — было мало, смертельно мало.

И все же… Все же я слышал эти слова. Она произнесла их. Щедро и абсолютно искренне. И мне очень жаль, что я сейчас не могу развернуться к ней и, глядя снизу вверх в глаза моей ядовитой, прошептать, что и я её. Тоже. Безумно…

Не сейчас. Не здесь. В конце концов, здесь я — её саб. И эту роль я должен отыграть как можно лучше. И все же…

Я люблю Антона.

Кто бы знал, что после этих трех слов я буду настолько оглушен. Что голод по ней поднимется резкой волной, что желание стереть последние границы станет настолько нестерпимым.

Я хотел сказать ей это первым. Впрочем, какая сейчас разница, чего я хотел? На все — её воля. И я сам виноват, что так протянул с этими словами. Моя любовь — тот дар, который изначально должен был быть принесен к алтарю моей госпожи.

Ничего. Я знаю, как исправить свой промах. В этот раз — я знаю. И больше я тянуть не буду. Все сделаю завтра же. В конце концов, я ведь это обдумывал уже больше двух недель, но Зарецкий меня заставил отвлечься.