— Ты не ответила, можно тебя подвезти? — практично уточняет Верещагин, за моей спиной поднимаясь с колен.
— Хорошо, подвези, раз тебе так приспичило, — огрызаюсь я, злая на саму себя, что все-таки поддаюсь очарованию этого мудака.
Но все, никаких проволочек, я забрасываю ремешок сумки на плечо и открываю номер.
Мы идем по коридору Тресса, Верещагин шагает вслед за мной, а я понимаю, что мои карты крапленые — все до единой.
Пока он рядом — я не смогу держать себя в руках. Не смогу не хотеть его, во всех смыслах.
Ещё до того, как он встал передо мной на колени — могла бы, сейчас я хочу всё! И это желание не отрежешь без опытного нейрохирурга.
Вот только я не могу с Антоном связываться всерьез, это исключено. И зря я позволила этому смешаться. Отыгрывать назад нужно как можно быстрее.
— Госпожа Ирия, Тамара Александровна просила вас подтвердить допуск в клуб для вашего… — Лиза за стойкой администратора даже заглядывает в бумажку, чтобы уточнить, — Антона. В противном случае его пускать больше не будут.
Чудно. Главное — вовремя.
— Двух раз было более чем достаточно, ровно на два раза, — я раздраженно кривлю губы, бросая на Антона косой взгляд.
Нужно будет ещё поговорить с Тамарой на тему приватности в ее клубе. Возможно, Проше нужно было выбрать что— то, с большим уровнем закрытости. Тамара больше доверяла чутью. Доверилась, блин. А разбираюсь с этим я.
— Неужели госпоже было со мной плохо? — насмешливо роняет Верещагин, скрещивая руки на груди. — А мне казалось, что очень даже хорошо. И вчера, и сегодня.
Желание придушить наглеца становится все сильнее. И я вижу по глазам Верещагина, для него оно очевидно. Он нарочно меня бесит. Хочет, чтобы меня крыло все сильнее, чтобы я подыхала от желания причинить боль. И не кому-нибудь, а ему… Только ему.
Кому-то было мало моего ремня вчера!
— Так что, подтверждаете допуск? — привычно уточняет Лиза, которой явно привычно наблюдать подобные разборки с нарывающимися Нижними. — Или, может быть, откажете? И его больше не будут пускать.
Это она вовремя сказала. У Верещагина даже дёргается его самоуверенная морда. А я улыбаюсь, наблюдая эту его беспомощность, усиливающуюся с каждой минутой.
Потому что, да, я могу отказать. И да, Антон сюда больше не попадёт, как бы ни напрягался, ведь на репутации будет поставлен жирный крест.
— Да, подтверждаю я ему пропуск, — лениво откликаюсь я, наблюдая светлеющее чело моей жертвы.
Пусть себе развлекается. В конце концов, я не буду лишать его шанса на чистый лист. Мои две недели кончатся, и я сменю клуб. Может быть, даже город, чтоб было чище дышать. А Антон получит таки возможность попробовать с нуля и не со мной. С той приватностью, которая ему нужна.
К машине его мы идём молча.
И в дороге нас так же окружает тишина.
Меня это устраивает. Меня вообще устраивает все, что не стоит мне потери нервных клеток и обострения жестокости внутри меня.
На самом деле, я и жажду чужой боли обычно не сдерживаю, кормлю себя досыта, но..
Мне нужно потерпеть с этим. На Верещагина надежды нет, а контракты мои мне придется расторгнуть дистанционно.
Я подвела Прошу, это уже непростительно, больше ничьей анонимностью я не рискну.
— Ты молчишь, потому что хочешь, или потому что не хочешь разговаривать со мной? — Верещагин озадачивается этим вопросом где-то минут через тридцать, как мы отъехали от клуба.
— Почему “или”? — бесцветно переспрашиваю я. О чём мне с ним болтать? О том, как я его ненавижу? Или в лучших традициях практикующего водителя лезть с советами? Так ведь водит-то этот придурок точно лучше, чем ведёт себя со мной.
— Мне казалось, у нас с тобой наметилось… просветление, — негромко откликается Антон, — хотел спросить, что ты для нас видишь дальше.
Для нас. Как же приторно и ядовито это звучит. Будто он сам уже видит это светлое будущее, с двумя детьми, пикниками по воскресеньям и порками по пятницам.
И … просветление? Он правда это называет именно так?
Но у меня все снова сводит от возбуждения. От низа живота и до подбородка. Черт! Только представила… почти ощутила сладкий и такой старательный язык, работающий на мое удовольствие, и уже отчаянно хочу большего.
Просто, аргх!!!
— Ничего я не вижу, Антон, — пальцы мои впиваются в кулончик на груди с такой силой, что мягкое золото даже мнется. Непонятно, как выдерживает цепочка. — Ничего. Как можно видеть что-то с тобой, если ты завтра снова сбежишь? Снова решишь, что все это… отвратительно, так ты это назвал?
Антон притормаживает на светофоре, барабанит указательным пальцем по рулю.
— Ты ведь понимаешь, что все это для меня… в новинку, — впервые вижу, чтобы Верещагин так тщательно подбирал слова, — ты ведь можешь дать мне время?
— Никому не даю, — я качаю головой, — я не из терпеливых ожидающих, Антон. Я не связываюсь с новичками именно из-за того, что на вас нужно потратить время и силы, но ещё не понятно, на что вы решитесь. Примете себя или дропнете, отдав предпочтение своей ванили.
Много я их видела — мальчиков, что решали, что им интересно поиграть в госпожу и раба, а потом спрыгивали через пару недель.