Мои показания

Ее знала вся шахматная Москва. Каждый вечер из сотен грудей вырывалось горестное «ах!!!», когда ровно в одиннадцать после повторенного не раз предупреждения о том, что пора заканчивать и что завтра вечером Клуб тоже открыт, и послезавтра, и послепослезавтра тоже, Шура принимала радикальное решение — выключала свет! Еще несколько минут можно было впотьмах на ощупь передвигать фигуры, и где-то еще слышалась перестрелка шахматных часов, но постепенно всё стихало, последние посетители спускались по мраморной лестнице, гардеробщицы стояли внизу в обнимку с ворохами пальто, и толпа струйками растекалась к станциям метро «Кропоткинская» и «Арбатская» и к остановкам троллейбуса. До редких прохожих, оказавшихся в этот поздний час на Гоголевском бульваре, доносились обрывки странных, возбужденных речей:

«Позиция была, ну хоть в щи клади, к тому же Серега наш совершенно окостенел, и флаг у него набух до такой степени...» - «А мой-то начал сушить буквально с первых ходов, ну и такая рыба на доске стояла! Потом я его, знамо дело, в эндшпиле переходил. Ну и я хорош: остановись же, фраер, подумай! Так нет, на пятом часу я совсем мозгами пошел, напуделял так, что в отложенной...» — «А я, представляешь, чуть до цугцванговича не доигрался, так он мне турца на ровном месте поддал...»

Или что-то уж совсем странное: «И чем же твой конь лучше моего слона? Да что с того, что у меня слабости, твой же папа гол, как сокол, к тому же и по седьмой обрезан...»

Мир шахмат того времени создал свой особый, звонкий язык, состоящий из ассоциаций и цитат, нередко нарочито передернутых, прибауток, заимствований из городского жаргона, блатных словечек и выражений. Язык этот, с обязательным элементом импровизации, беспрестанно обновлялся и был трудно понятен тем, кто не был знаком с этим удивительным миром.

«Не Ласкер, зевнет, — приговаривал Куница, любимец Измайловских шахматистов, играя блиц с моложавым подполковником, нервно мнущим в пальцах незажженную папиросу. И, делая рокировку, небрежно ронял: — Мы же пока перевернемся».

«Ша, киндерен, ша, папа снял ремень», - успокаивал он своих дружков, наблюдающих за ходом борьбы и заметивших, что подполковник совершил роковую ошибку. Поглядывая на ромбик выпускника артиллерийской академии, Куница левитановским голосом провозглашал: «Орудия поставлены на товсь!» — и, объявляя шах своему обескураженному партнеру: «Плюс к вам перфект. Шах ин шах Ирана Мохаммед Реза Пехлеви», - ловким движением снимал с доски ферзя на следующем ходу и, потрясая им в воздухе, добавлял: «И шахиня Сорейя!»

«Стою плюс четыре», — подводил он промежуточный баланс, пока соперник, сокрушенно качая головой, расставлял фигуры для новой партии. «Не пора ли нам домой, Артамоша?» — вопрошал Куница своего приятеля, играющего по соседству.

«Подожди немного, я профессору еще парочку встрою, тогда и пойдем», — отвечал Артамоша, спрашивая в свою очередь у партнера, продолжавшего мучить неповинный нос в поисках спасения, которого уже не было: «Ну что, может, по переписке играть начнем?»

«Пал!!!» — доносился торжествующий крик с другого конца зала, означавший просрочку времени у кого-то. Здесь сражались профессионалы блица, завсегдатаи шахматных павильонов в Сокольниках и Измайловском парке, по случаю наступивших осенних холодов перекочевавшие в Клуб. Это были испытанные бойцы, крепкие перворазрядники, а то и кандидаты в мастера, с наигранным дебютным репертуаром, собственными схемами, игравшие между собой или с любителями в садах, парках, а зимой в различных Дворцах и Домах культуры и, конечно, в Клубе. Играли они, как правило, навылет.

«Отсель грозить мы будем шведу», — устанавливая слона на d3, объявлял играющий белыми молодой человек.

«Ничего, ничего, не так страшен черт, как его малютка», — уводя короля в безопасное место, парировал его соперник, мужчина средних лет с глубокими залысинами, по виду вечный студент.

Партнер тоже делал рокировку, неуловимым движением обеих рук переставляя одновременно короля и ладью. «Одной рукой, одной рукой, - возражал владелец черных фигур, добавляя известную присказку: — Атакуй не атакуй, все равно получишь ...»

«А мы подведем резервы главного командования», — молниеносно реагировал его противник, вводя в бой ферзевую ладью.

«А мы подкрепим завоевания Октября», — гнули свою линию черные, защищая лишнюю пешку на d4, не играющую, впрочем, никакой роли.

«Вам шах, читатель!» — со стуком снимая с доски пешку h7, объявлял молодой человек.

«От шахов еще никто не умирал, — сообщал «студент», бросая слона в коробку для фигур, — нет ли еще? Тоже мне Алехин нашелся»

«Александр Александрович Алехин рекомендовал в этом положении давать шах конем», — продолжал играющий белыми под одобрительный смех зрителей. Не все, впрочем, были настроены оптимистично. Пожилой мужчина, судя по мышиного цвета кителю служащий железной дороги, повторял, раскачиваясь, загадочные слова: «Сколько я тебя учил: сначала — тормоз, потом — ячка. Но сначала — тормоз...»

«Был ранен в лоб. сошел с ума от раны», - отступал королем на g8 хладнокровный защитник.