Мои порочные преподы

Снова вздрагиваю, почувствовав его губы внизу живота, он кратко целует, неторопливо раздвигает мои ноги. Языком ведёт по бедру с внутренней стороны, дыханием опаляет промежность.

И накрывает ртом складки.

Выгибаюсь струной от сдерживаемого стона, пальцами цепляюсь в его волосы, судорожно сгребаю, тяну.

Проваливаюсь в забытье куда-то, эта повязка на глазах от стыда спасает, мне страшно, приятно, невозможно, тягуче хорошо.

Кровать чуть поскрипывает. Он что-то делает, шелестит, одной рукой держит мои бедра, отрывается от меня.

– Сейчас продолжим, – говорит хрипло.

Сознание путается. Хочется еще, чтобы он целовал, и сказать надо, наверное, что у меня пока…

В промежность тычется твердая плоть.

По смазке плавно скользит, слегка погружается в меня.

Кусаю губы. Знаю, что больно должно быть, но останавливать его не хочу, не могу.

– Хочешь меня? – он медлит, словно дразнит, чего-то ждёт.

В темноте вспыхивает картинка, как он сдергивал брюки, представляю в себе его член и шепотом соглашаюсь:

– Да-да.

– А погромче, – он раскрывает меня, по чуть-чуть совсем, невыносимо готовиться, бояться рывка, он мучение тянет, я выкрикиваю:

– Да хочу!

И в одну секунду захлёбываюсь воздухом, словно из самолёта без парашюта выпала, в меня на огромной скорости что-то врезалось, и внутри застряло.

– Бл*ть, – голос Сергея полон испуга. – Черт. Подожди, – чувствую его пальцы на лице, он хочет галстук с меня сорвать, и верчу головой, запоздало доходит боль, остро, в каждой клеточке отдается.

– Тише, тише, – он шепчет, поглаживает мои разведенные бедра, между которых так резко ввинтился. – Я не знал. Потерпи, сейчас пройдёт.

Кусаю губы, повязка на глазах мокрая от слез.

Кажется, что потрясений сильнее этого в моей жизни не было. И меня тут же, следом, накрывает ещё одной неожиданностью.

Совсем рядом, возле моего уха, звучит голос. Бархатный, чуть севший.

– Серый, слезь. Дай я ее успокою.

Глава 8. Сергей

Она сладкая, моя безымянная малышка. И чуть терпкая, с привкусом текилы.

Настоящее лакомство, не оторваться.

Но член пульсирует, болит даже, так в нее хочет. Вбиться одним махом, вырывая всхлипы наслаждения, натянуть на себя, и брать всю ночь.

Чтобы она на всю жизнь ее запомнила.

И чтобы Яр запомнил, что она сама выбрала меня. Не его!

– Хочешь меня?

Скольжу своим патроном по скользким от желания складочкам, надавливаю на клитор так, что девочка губы кусает.

Хочет.

И я хочу.

С намеком смотрю на потемневшее лицо Яра, взглядом говоря: я победил, пошел вон! Но он не уходит.

Жадно впитывает всю ее – ту, что подо мной извивается. Облизывает губы, лаская глазами ее набухшие соски: розово-коричневые, манящие, созданные для моих губ.

Ну, пусть смотрит. Жаль, меня надолго не хватит – я уже на пределе, но ночь длинная.

Наша ночь.

Резкий рывок, и я в ней полностью, и без остатка, и… какого хрена?

Девственница?

Замираю в ней – в дрожащей, сжавшейся от испуга крошке, стараюсь не причинять ей новой боли. Глажу, сжимаю, массирую разведенные бедра, шепчу какие-то глупости, сам не понимая: как это возможно, что я у нее первый?

И от этого знания, что до меня не было никого, стоит еще крепче. В моей голове взрыв кратный большому, с которого человечество и зародилось, на ее глазах повязка, под которой слезы боли, но девочка не отталкивает меня. Зато так сильно и сладко сжимает член, что я не в силах и сам отстраниться.

– Серый, слезь. Дай я ее успокою.

– Проваливай! – огрызаюсь я, задыхаясь от того, что сдерживаться приходится. – К себе иди.

Моя девочка пугается еще сильнее, медленно протягивает пальцы к повязке, но Яр ловит ее ладошку, и целует. И на кровать ложится рядом, стараясь на меня не смотреть.

Лишь на нее: на дрожащие от обиды губы, на покрасневшие щечки. Любуется ею, как произведением искусства античности.

– Тише, девочка, расслабься, – шепчет он ей. – Представь, что здесь только ты и я. Вдвоем.

– Но мы не вдвоем. Это вас двое…

– Не думай об этом, – Яр прижимается к ее губам, приоткрытым в попытке закончить фразу, и она отвечает на его поцелуй.

Жадно.

Словно в омут с головой.

И в это время я делаю первое движение. Снова погружаюсь в нее, и влажные стенки так туго сжимают мой член, словно противятся его движениям.

– Не нужно, – она жадно хватает воздух приоткрытым ртом, и выгибается на кровати.

– Тебе будет хорошо…

– Заткнись, – обрывает меня Яр, и прикусывает розовую горошину соска. – Нас двое, ты помнишь?

– Д-да, – всхлипывает в полуотчаяньи-полубреду.

Ей так легче: думать, что нас двое. Я и она, или Яр и она. Но получилось так, как получилось.

– Ты самая красивая на свете, – Яр зажимает между пальцев возбужденные соски, и говорит с ней так, словно в любви признается.

А я с упоением двигаюсь в жарком женском лоне, в котором я первый, и этого не изменить. Она откликается так неумело, но от того божественно ярко – чуть рвано двигается мне навстречу. Разбуженная чувственность этой девочки бьет по мне вспышками, посылает электрические разряды, и нам обоим хорошо.

Троим.

– Тебе хорошо? Ответь, милая, – хрипловато спрашивает Яр.

– Хорошо, да… мне хорошо. Я хочу…

– Кого?