Мой порочный писатель

Я заперся в кабинете и провёл там очень много времени в одиночестве — пил и громко разговаривал сам с собой. Вера сидела на полу под дверью, плакала и просила открыть ей. Но я не был в состоянии держать себя в руках, поэтому предпочёл не видеть её. Я быстро написал второй роман, который имел успех даже больший, чем предыдущий. Всем понравилось читать про историю любви, которая заканчивалась безумием.

Когда Вера прочитала мою книгу, она всё поняла. Она наконец-то поняла, что я готов принести в жертву писательству всё. Абсолютно всё. Она попросила меня изменить её имя, но и в этом я ей отказал. Тогда жена посмотрела на меня долгим серьёзным взглядом и сказала:

— Кирилл, ты же не любил меня никогда, да? — она задумчиво перевела взгляд куда-то в пустоту. — Ты просто обладал.

Мы развелись через месяц.

Глава 17

Кира

Я твёрдо решила, что расстанусь с Кириллом. И дело было не только в том, что он пытался меня изнасиловать прямо на улице. Я просто не хотела становиться его собственностью, его птичкой в клетке. Мне казалось, что он накинул мне на шею удавку и теперь тащит на привязи, лишь иногда ослабляя узел, чтобы могла вздохнуть и не потеряла сознание раньше времени. Мне было страшно впадать в зависимость от чего бы то ни было, испытывать слишком сильные эмоции. Я хотела контролировать свою жизнь, а он постоянно выбивал опору из-под ног, заставляя балансировать на краю пропасти.

Я сидела в библиотеке МГУ над стопкой книг и пыталась работать над своей диссертацией. К сожалению, именно пыталась работать, а не работала. Почему-то в последнее время у меня ко всему появилась стойкая апатия. Тема моей научной работы, ещё недавно такая захватывающая, теперь казалась ненужной и мелкой. Кирилл за последние три месяца изменил всё моё мировоззрение, поэтому теперь я со скепсисом изучала труды известных критиков, которыми ранее так восхищалась. Подсознательно я сравнивала их занудные и витиеватые речи с ясными и страстными рассуждениями Кирилла. Мой взгляд скользнул по открытой книге. Это был сонет Петрарки:

Все, в чем отраду сердце находило,

Сочту по пальцам. Плаванью конец:

Ладье не пересилить злого шквала.

Над бухтой буря. Порваны ветрила,

Сломалась мачта, изнурён гребец,

И путеводных звёзд как не бывало.

Эти строки, которые я уже неоднократно читала ранее, нашли внезапный сильный отклик в моей истерзанной сомнениями душе. Да, я чувствовала себя как изнурённый плаваньем гребец, уже готовый сдаться на волю бушующего океана по имени Кирилл. Я опустила голову и закрыла глаза.

Кирилл дал мне неделю на написание рассказа. Я напишу его, и мой мучитель отпустит меня? Он обещал мне. Обещал выпустить на волю. Что это значит? Мысль о том, что мы с Кириллом перестанем общаться, что он потеряет ко мне интерес, больно ужалила в область сердца.

Я собрала недописанную работу, отнесла книги на пост библиотекаря и отправилась домой. По дороге я обдумывала, о чём же будет мой рассказ. Сперва я хотела написать о моих любимых писателях и о том, как они повлияли на меня. Нет, нужно что-то более личное. Потом я вспомнила одну историю из детства, которая действительно изменила меня, и не в лучшую сторону. Я тут же внутренне содрогнулась, не желая никого пускать в такое личное пространство. Нет, об этом никто не должен узнать. Никогда. Я немного съёжилась от воспоминаний и попыталась мысленно закрыть ящик того шкафа, где они долгое время хранились, отчаянно подавляемые моим сознанием. Пусть там и остаются.

Я перебрала в голове ещё несколько тем и в итоге решила, что опишу первое время после переезда в Москву. Действительно, обретение самостоятельности в семнадцать лет сильно изменило меня. Воспитало и закалило мой характер. Да, я думаю, это как раз тот опыт, о котором говорил Кирилл.

Несколько дней я провела в работе над рассказом. Дмитрий Львович, мой научный руководитель звонил несколько раз, недовольный тем, что я задерживаю заключительную часть моей диссертации. Если честно, я должна была сдать последнюю главу ещё полтора месяца назад, но, по понятным причинам, мне это не удалось. Раньше я никогда ничего не задерживала, всегда сдавала даже раньше срока. Дурацкий синдром отличницы. Теперь Дмитрий Львович был раздосадован моим пренебрежительным отношением к работе. В очередном нашем разговоре он наконец не выдержал и спросил:

— Скажите, Кира, эта задержка из-за вашей летней практики у дяди? — слышу недовольный тон научного руководителя.

— Что? — я рассеянно отвечаю, продолжая в уме придумывать следующее предложение рассказа. — У какого дяди?

— Ну, у того, который писатель. У вас много таких родственников?

— Ах… да. Да, это он во всём виноват, — тут я даже не обманываю никого. — Загрузил меня по самые плечи, — я вздыхаю.

— Я вас понял, Кира, — говорит Дмитрий Львович сочувственно. — С другой стороны, это хорошая практика для вас как для писателя. Вы же хотите пойти по этой стезе?