Мои посмертные воспоминания. История жизни Йосефа «Томи» Лапида

Кто поверит, что, описывая тогда итальянскую кухню, я уделил несколько строк пояснению, что пиццу готовят не только из теста и томатной пасты – итальянцы добавляют в нее анчоусы, грибы или ломтики колбасы. Про Бельгию я объяснял, что на городской площади в Брюсселе находится чистый и дешевый американский ресторан, в котором продают гамбургеры, со странным названием «Макдоналдс». Про улицу Строгет в Копенгагене я написал подробно: «Особенность ее состоит в том, что движение по ней запрещено, поэтому можно спокойно прогуливаться посреди улицы, разглядывая витрины с обеих сторон» (и все только потому, что тогда в иврите еще не было слова «пешеходная»).

Но смешнее всего, пожалуй, было то, как я изворачивался, чтобы объяснить простодушным израильтянам, что в Европе есть магазины, которые у всех на глазах (при всем честном народе!) продают (вы не поверите!) секс-игрушки! В иврите не было тогда такого слова – «секс-шоп».

С годами у путеводителя появились конкуренты, но ни один из них не обошел его по популярности. Израильтяне привыкли путешествовать «с Лапидом», выбирать отель, который порекомендовал им «Лапид» (и получить десять процентов скидки на проживание, предъявив путеводитель), и есть в свое удовольствие, когда «Лапид» лежит возле тарелки и советует пренебречь отвратительным супом из осьминогов, который часто предлагают доверчивым туристам в Неаполе.

Однажды, когда я гулял по Венеции со своим путеводителем в руке, ко мне обратился моряк – араб из Израиля – и сказал: «Я не знаю города, а у тебя в руках, я вижу, путеводитель Лапида, – можно к тебе присоединиться?» Я сказал, что буду рад, и мы полдня бродили вместе по городу каналов, а он так и не узнал, что «Юссеф», с которым он путешествует, и есть тот самый Лапид. А еще мне прислали однажды статью из лондонской «Таймс» о том, как подвипивший израильтянин пытался прорваться в резиденцию премьер-министра на Даунинг-стрит, 10, сжимая в руке «Путеводитель Лапида», и категорически утверждал, что Лапид сказал, что это одна из достопримечательностей, которую стоит посетить.

Глава 35

Мама умерла 7 июля 1973 года. За два дня до этого она была у врача, который объяснил ей, что рак добрался до печени, и надо начать курс химиотерапии. Мама терпеливо выслушала его и задала на своем ломаном иврите несколько вопросов, которые в основном касались выпадения волос. Затем отправилась домой, в свою большую пустую квартиру (ее муж Нахуми, психиатр, скончался два года назад) и позвонила мне.

– Все будет хорошо, мама, – сказал я ей, – мы переживем это вместе.

Как пережили гетто, коммунистов и рак, убивший Руди. Она плакала, но не сильно. В конце концов, как это нередко бывает в таких случаях, она стала успокаивать меня.

В ней не было страха. Люди, однажды уже умиравшие, страха не испытывают. По меркам войны, она считалась везучей. Нацисты не убили ее, они лишь забрали ее жизнь.

Когда-то ее будущее было очевидным: умный муж, единственный сын, просторная вилла с обеденным столом из красного дерева, туфли на шпильках, купленные специально для новогодней вечеринки, в которых она кружилась бы в танце по мраморному полу под звон бокалов с шампанским. Ей предстояло состариться рука об руку с отцом, который всегда продолжал бы видеть в ней молодую красавицу, не замечая появления все новых и новых морщинок в уголках глаз и старческих пятен, тщательно замазанных крем-пудрой.

Мы всегда говорим о шести миллионах евреев, погибших в Катастрофе, но не говорим о миллионах других: тех, кто выжил, но чей мир – единственный, который они знали, – был разрушен. Всю жизнь маму учили только одному: вести себя хорошо. Принимать комплименты с благосклонной улыбкой, продолжать улыбаться на концерте, даже когда глаза уже слипаются; читать в саду книги и быстро снимать очки, когда кто-то приближается. Никто никогда не давал ей малейшего повода думать, что жизнь может так измениться. Культурные люди – объясняли ей – не станут убивать друг друга без причин.

Они ошибались. Культурные люди убивают друг друга каждый день. Как только она осознала эту свою ошибку, то в одно драматическое мгновение превратилась в свирепую тигрицу, способную на все, чтобы спасти своего детеныша. Когда война закончилась, в ней больше не было сил. Она закрыла окна своей квартиры и прожила всю оставшуюся жизнь, делая вид, что ничего не изменилось.

Снаружи, за кружевными занавесками, Израиль жил своей обычной нервозной жизнью. Ее единственный сын выучил этот невозможный язык и стал журналистом. Внуки разгуливали, к ее ужасу, загорелые как крестьяне и в сандалиях на босу ногу. Когда они приходили к ней, она брала бутылку апельсинового сока и пачку ирисок и шла с ними в Дубнов-парк напротив дома, чтобы они не носились в гостиной, рискуя перебить ее любимый фарфор.