Мой Прекрасный Принц

Я сажусь прямо на сырую землю и аккуратно кладу тюльпаны под крест. Он простой, деревянный, а сама могила без оградки. Фон Дервиз останавливается в нескольких шагах от нас, наверное, не желая беспокоить. И я ему благодарна. Потому что я начинаю тихо, не надрывая горло, говорить со своей мамою:

– Я видела папу. Он был симпатичным мужчиной. Прости, что так долго не навещала тебя… Я и с Мартой познакомилась. Она просила передавать тебе привет.… Почему ты мне не рассказывала, что вы с папою назвали меня в честь этой замечательной женщины? Я узнала, почему ты на самом деле сбежала. Это было эгоистично, мам. И ужасно глупо. Я злюсь на тебя за это. Я так зла на тебя, мам!

Я начинаю рассказывать ей обо всем, что со мной случилось. Ведь я так долго с ней не разговаривала! Я говорю много, взахлеб и в какой-то момент я совсем забываю про бедного фон Дервиза. Я рассказываю ей даже про ту ночь, когда Урод напал на меня.

От воспоминаний меня вновь начинает бить нервная дрожь. Тяжелая рука ложиться мне на плечи, и фон Дервиз садится со мною рядом, пачкая еще в сырой земле свои светлые брюки.

– Я виноват, я знаю, – я хочу вновь начать возражать, но повернув к нему лицо, понимаю, что он говорит не со мной. Он смотрит на могилу мамы. – Но я обещаю вам, что с этой минуты забота о вашей дочери станет для меня приоритетной задачей.

Господи, и кто так говорит в семнадцать лет? Все аристократы такие пафосные?

Мы уходим с кладбища, когда солнце уже начинает садиться. Медленно бредя по тихим улочкам деревни, каждый из нас думает о своем. При этом Красавчик держит меня за руку, как будто это самая естественная вещь в мире.

Первым нарушает молчание фон Дервиз:

– На кресте ничего не было указано. Когда это случилось?

Я не хочу об этом говорить, но он и так уже о многом знает. Так что, решаю быть честной до конца:

– В начале зимы.

– Этой?

– Да, – он больше ничего не спрашивает, но я продолжаю говорить, желая хоть кому-то первый раз в жизни рассказать, что происходило в моей жизни. При этом я точно знаю, что он поймет и не осудит. – Когда умер барон, мама совсем стала плохой. Понимаешь, как это сказать… У нее были проблемы с психикой, – заметив его настороженный взгляд, я поспешно объясняю: – Нет, нет, она была безобидной, но мне постоянно приходилось быть начеку. У нас в семье скорее уж я была за взрослого.

– Все началось, когда отец второй раз женился. Раньше я этого не понимала, но после разговора с Мартой все встало на свои места. Если раньше мама просто много плакала, то теперь она превратилась в сдвинутую. Однажды она разбудила меня посреди ночи и, не одев, потащила с собой на улицу. Она твердила, что за нами приехал папа. Конечно же, никого на улице не оказалось, но простояв в двадцатиградусный мороз в сорочке и босиком на снегу, я умудрилась заболеть…

– И много таких было случаев, пока я поняла, что не все в порядке. Мне пришлось резко повзрослеть. Я хотела присматривать за ней, но мама была очень хорошей, правда. Она сама понимала, что с ней творится что-то неладное и заставила меня перевестись в районную школу-интернат, где учились дети из бедных деревенских семей.

– Почему ты никому не рассказала об этом? – нахмурившись, интересуется Красавчик. Мы уже подошли к моему дому и сейчас стоим рядом с покосившейся, давно не крашеной калиткой. – Ей нужна была помощь врачей.

– Сейчас я это понимаю и поверь, очень сильно виню себя. Ведь я могла спасти ее… – на последних словах мой голос обрывается, и я замолкаю.

– Марта, – тихо зовет меня фон Дервиз, притягивая к себе за плечи. – Расскажи мне, что случилось.

Я прижимаюсь щекой к рубашке Красавчика, и через силу продолжаю рассказывать:

– Я боялась кому-то говорить. Мама твердила, что если ее признают больной, то меня заберут у нее и отдадут в детский дом. А еще она пугала меня отцом. Она говорила, что могут найти его и отдать ему меня. Я не знаю, знаешь ли ты, но всю жизнь она утверждала, что отец бил ее. И пугала меня этим.

– Это неправда, – возражает тут же парень. – Папа никогда никого бы не тронул.

– Это сейчас я знаю, а тогда я верила моей запутавшейся, больной матери. Ведь я могла найти его, попросить о помощи. Мне стоило просто рассказать всем кто я, и он бы сам за мной пришел.… И спас бы маму…

Фон Дервиз не спрашивает вновь что случилось, но я все равно продолжаю:

– Ей стало хуже, когда в новостях рассказали о его смерти. Тогда я еще не понимала, почему она так страдает из-за человека, который так с ней поступил. А однажды, когда я вернулась домой на очередных выходных, мама не вышла встречать меня…. Она лежала на кровати с открытыми безжизненными глазами. Она убила себя, не рассчитав дозировку, непонятно откуда взявшегося успокоительного…

Я помню, что в тот момент не плакала. Я не чувствовала ничего. У меня в голове крутились только мысли, что мне делать дальше.