Мой престол - Небо

Петру стало ясно, что Иешуа собирается совершить то самое чудо, которого ждут в Службе от него, от Мастера. А „объект“ должен быть ни при чем… Теперь оказывается, что при чем. И чудо-то это готовилось только ради соответствия букве Канона, столь чтимой высшим руководством Службы Времени. Раз в Библии есть такой эпизод, раз в нем участвует столько людей, значит, это должно быть воспроизведено. Так решил Дэнис. Иешуа и не собирался никого кормить, еды у всех и так достаточно, но Петр-Кифа, энтузиаст хренов, подал ему идею нового, оригинального чуда, за которую Машиах крепко ухватился, и теперь…

Теперь Петр, как, впрочем, и остальные восемь учеников, занимался сортировкой народных масс, которые не хотели разбиваться на сотни, а хотели спать.

К полуночи все было готово. На склоне Фавора, с высоты птичьего полета можно было быразличить пятьдесят бесформенных темных пятен — группы людей по девяносто — сто человек. Некоторые ушли еще вечером, и теперь пяти тысяч не насчитывалось. Усталые ученики Машиаха ходили между группами и упрашивали не расходиться.

Озаренный бледным лунным светом, Иешуа опять забрался на свой камень и обратился к людям:

— Вы готовы к чуду?

В ответ на прозвучавший у всех в сознании вопрос над Фавором раскатилось стройное: „Да!“

— Вот и хорошо, — удовлетворенно сказал Машиах, легко спрыгнул с камня и, взяв корзину с едой, пошел по рядам.

Как и всякое чудо, это тоже далось видимо просто. Проходя мимо сидящих на земле людей, он запускал руку в корзину и доставал оттуда хлеб, куски вареного мяса, рыбу, зелень. Впечатление было такое, будто у Машиаха корзина бездонная. Вроде бы еда должна уже кончиться, но нет — наружу извлекаются все новые и новые куски.

Грандиозная халява, вошедшая в историю…

Люди охотно принимали из рук Машиаха пищу, даже если у них и была своя, кто жив каком времени отказывался от дареного! — благодарили, начинали есть. Иешуа ходил со счастливым видом, рядом шли Андрей и Яаков, помогали.

Наблюдая за происходящим, Петр понимал, что он сейчас пойдет в давешний лесочек и выключит молекулярный синтезатор органики, чтобы ненароком не перегрелся впустую. И не перегорел. Но не спешил, хотел дождаться ученика. Пусть закончит свою благотворительность — на сей раз не очень и математическую, хотя, вероятно, тоже строго выверенную. Чем только?..

Иешуа подошел к Петру, тяжко плюхнулся рядом. Пожаловался:

— Устал — сил никаких не осталось…

— Сам того хотел… — Петр усмехнулся. — А как бы мне, Иешуа, свою могучую веру перевести в хоть какие-нибудь хилые знания?

— О чем ты?

— Иешуа, из одной корзины не достать пять тысяч хлебов и всего прочего. Это нереально.

— Я же достал…

— Как?

— Ты слишком много знаешь, Кифа. Очень много! Знания у тебя совсем не хилые, а могучие — мне бы такие. Но они — извне. Они не от веры, Кифа. Ты всякий раз пытаешься проверить мои поступки, рожденные моей верой, своими знаниями. Ну, что, получается?

— Когда как, — закручинился Петр. — Иногда — получается, иногда — облом полный…

— И крыша едет? — участливо поинтересовался Иешуа.

— Откуда термин? — изумился Петр нежданному знанию чужого жаргона, ловко переложенного на арамейский.

— От тебя. Подслушал. В общем-то верный образ: крыша над человеком — вещь непрочная… Ведь ты так и не понял, как я накормил людей…

— Не понял, — честно признал Петр. — Объяснишь?

— Запросто, — согласился Иешуа. — Я догадался проделать в днище корзины дыру…

Упал на землю навзничь, не накрывшись даже плащом, взятым „на всякий случай“, климат здесь всегда был резким, упал, отвернувшись от Петра, и засопел ровно.

Петр послушал, понял: спит, не притворяется. И вправду устал обалденно, если уж к жаргону пришли…

И еще подумал Петр: и где же здесь химия, биология, физика? Продырявленное днище корзины — это примитивная, ничего не объясняющая механика…

ДЕЙСТВИЕ — 3 ЭПИЗОД — 3 ГАЛИЛЕЯ, гора ФАВОР, 25 год от Р.Х., месяц Сиван (Окончание)

Наутро обнаружилось, что за ночь склон Фавора покинула еще добрая сотня людей. Об этом Петру сказал Иешуа, окинув взглядом спящих, просыпающихся, наскоро завтракающих, болтающих, но все же терпеливо ждущих чего-то людей. Сказал между делом, вскользь, будто и не волновал его нисколько этот неспрошенный уход. Но Петр ощутил-таки еле слышимую нотку сожаления в голосе ученика. То ли Машиах спросонья забыл выставить свои мысленные блоки, то ли намеренно открылся на мгновение: дескать, вот, пожалуйте, ничто человеческое мне не чуждо. А человеческое — это и была зыбкая, едва уловимая обида именно на „неспрошенность“: как же так — ушли, не сказавшись…

Мальчишество, расценил Петр, пройдет. И вообще когда-то пройдет — через месяц, через год, словом — в свое время, а сейчас — из-за конкретного смешного повода — и вовсе сразу улетучится. Что Машиаху уходящие? Понадобилось — мигом задержал бы. Одной мыслью!

Петр не ошибся, как показали события.