Забытье длится недолго. Со страшной болью в руке и в правом боку, я приподнимаюсь со дна ямы накрытый шелковым куполом парашюта.
Сбросив парашют, я вижу вокруг себя несколько ребятишек. Со всех сторон бегут люди.
— Такого приземления, — говорю я себе, — у меня еще никогда не было.
Вылезаю из ямы и тут только замечаю Скитева, упорно кружащего надо мной. Видимо, обеспокоенный таким приземлением, он ждет условного сигнала.
Я машу ему здоровой рукой, и он тотчас же берет курс на аэродром.
Кто-то сдергивает с меня комбинезон, не снимает, а срывает унты. Освобожденный от всего этого, я, пошатываясь, иду к ближайшей канаве и опускаю туда отмороженную руку.
Навстречу мне бежит мой друг Миша Никитин. Следом за ним подбегают члены комиссии, Герой Советского Союза товарищ Копец, майор Котельников, Александров.
В машине меня увозят на аэродром, и через полчаса мы уже беседуем на медицинском пункте, где военные врачи Элькин и Андреев тщательно ухаживают за обмороженной рукой.
Полковник Копец первый поздравляет меня.
— Вы совершили рекордный прыжок, — говорит он. — Высота — 11 037 метров.
Свой рекордный прыжок я сделал во славу нашей родины, воспитавшей сотни и тысячи летчиков, способных не только подняться в стратосферу, но и умеющих летать на этой высоте.
Прыжок из стратосферы должен вселить в них уверенность, что в любой момент, когда это потребуется, они могут спасти свою жизнь на парашюте. Советский парашют показал, что и в стратосфере он так же легко открывается, как и на высоте в 1000 метров.
Товарищ Сталин поставил перед летчиками нашей страны задачу — завоевать все мировые авиационные рекорды.
Мы, парашютисты Советской страны, это задание выполнили.