Мои путешествия

Мое одиночное кругосветное плавание должно было завершиться 5 мая, то есть сегодня. А мы только на широте мыса Лювин. Если Бог мне позволит вернуться в Сидней, я уверен, будет тот же вопрос: почему так долго шел. Если бы вы знали, как трудно прийти вовремя, когда твой путь усеян терновыми колючками и когда он такой длинный. Длинней пути нет на Земле, потому что она круглая, а мы с «Карааной» замыкаем круг. Если замкнем, то скажем: «Все, дальше уже некуда!» Как бы мне хотелось это сказать.

03:00. Я весь в крови, как наш деревенский мясник Антон Романович. Открывал консервы, а волна резко бросила яхту на борт, и я порезался между большим и указательным пальцами.

Антон Романовч в деревне ходил к тем, кто его приглашал, и резал свиней. Вообще-то он работал, как все, рыбаком. А перед Новым годом почти вся деревня резала кто кабанчика, кто бычка, чтобы праздник отметить с мясом. В это время для Анатолия Романовича было много работы. Даже когда был очень пьян, резал он хорошо — без визга и рева. Все считали, что он непревзойденный мастер своего дела. Он и сам знал это и старался не ударить в грязь лицом.

Наш отец признавал только его, и всегда Антон Романович справлялся со своей работой играючи — он сам так о себе говорил. Но однажды он оплошал. Конечно, не столько он виноват, сколько количество выпитой бражки да самогонки. Отказаться от самогона он не мог, да и хозяева обиделись бы.

Резать нашего кабанчика Антон Романович пришел под изрядной мухой. Он уже некрепко держался на ногах, и отец предложил отложить эту работу до следующего дня. Но Антон Романович с обидой сказал: «Филя, ты же знаешь, я моряк! Притом с крейсера “Марат”». В молодости Антон Романович служил на легендарном крейсере, который немецкая авиация в начале войны потопила прямо у причала Кронштадта. Об этой бомбежке и гибели корабля он часто и подробно рассказывал. Я дядю Антона уважал за то, что он настоящий моряк. У него на всю грудь была татуировка этого самого «Марата». Я мечтал, что, когда вырасту, обязательно сделаю такую же.

Мы всей семьей потащили нашего кабанчика Ваську из сарая на двор, где Антон Романович должен был его «усмирить». У него нож для этого дела был длинный и острый, завернутый в кусок бархата бордового цвета и засунут за голенище сапога.

Самогонка и бражка не таких валила с ног, даже если он моряк с «Марата». Антон Романович размахнулся — и мимо. Нож не попал в сердце. Васька как заверещит, как рванет, и ну убегать по огородам и виноградникам. Мы всполошились. Отец ругал нас за то, что плохо держали. И Антона Романовича за то, что у него уже рука не крепкая. А Антон Романович так спокойно, без суеты, попросил: «Филя, принеси ружье, я ему покажу, кто он такой». Отец бегом в дом, впопыхах схватил ружье и патронташ с патронами, принес Антону Романовичу. Тот на ходу зарядил ружье, и побежал, шатаясь, по винограднику догонять недорезанного Ваську.

Слышим, началась пальба, будто там не один кабан, а целое стадо. Отец догадался, в чем дело: в патронташе только патроны с дробью — на утку да на зайца. Такими зарядами нелегко завалить кабана. Я хотел взять картечь и сбегать отдать дяде Антону, но отец на меня как цыкнул: «Не видишь, человек пьяный. Он и тебя вместо кабана пристрелит!»

Стрельба стихла. Смотрим, идет Антон Романович с дымящимся ружьем. Подходит и говорит: «Ты не волнуйся, Филя, все в порядке». Когда мы увидели нашего кабана, какой тут к черту порядок! Он весь побитый дробью — все сало свинцом нашпиговано.

Коротенький сон

6 мая 1991 года

40°28’ ю.ш., 115°35’ в.д.

С вечера начала погода портиться. Ветер заходит на встречный. Пришлось убрать все паруса и оставить только «носовой платок». Но в полночь ветер стих до полного штиля. Яхта перестала слушаться руля. Я закрепил его шкотами и лег спать. Хоть и мало спал, да и сон коротенький снился, но каждый такой сон наводит на воспоминания и раздумья. А снилось мне, будто пришел я в школу, где учился до восьмого класса. А в дверях — мои друзья из Сиднея, семья Гурьевых. Они приглашают зайти, а я стою и удивляюсь, как они оказались в нашей школе.

Эту школу построили, как только установилась Советская власть. Школа была добротная, из красного, прочного, еще царского кирпича. Я не видел, чтобы ее когда-либо ремонтировали, а стены стояли крепко. Все восемь лет, пока я учился, каждый год, а то и два раза в год менялись директора. Их ставили и снимали по причине и без причины, или они уходили сами. Школа стояла в самом центре деревни. Вокруг нее пустырь, заросший травой. На этом пустыре проводил занятия по физкультуре Виталий Маркович. Он был инвалид войны, контужен. Для него посильной работы в колхозе не нашлось, так его поставили физруком. Мы все любили этот предмет и самого Виталия Марковича. Занятия состояли из того, что, когда прозвенит звонок, он бросал нам мяч, и мы его гоняли, пока не закончится урок.

Ученая ворона

6 мая 1991 года