Мой Рагнарёк

– Честно? Боюсь, что я так ничего и не понял, кроме одного: у меня не будет никаких проблем с языковым барьером. И на том спасибо! Ладно, если так, пойду погляжу на свое грозное воинство. Составишь мне компанию? – Весело спросил я, отставляя в сторону чашку и поднимаясь с травы. – А то вдруг они начнут хулиганить, эти мои покойнички… – Я легкомысленно хихикнул. Мое самочувствие как-то незаметно пришло в норму и настроение, соответственно, тоже. Даже мысль о сладострастном бездельнике Мухаммеде, снова засевшем в ванной с дежурной бригадой гурий, теперь вызывала у меня не раздражение, а только снисходительную улыбку, как и положено. Я решительно зашагал туда, где сад граничил с пустыней. Джинн не отставал от меня ни на шаг. Его присутствие меня здорово успокаивало. Вообще-то, я не любитель толкать речь перед большой аудиторией, а уж аудитория у меня на сей раз намечалась самая что ни на есть грандиозная…

Впрочем, мне не пришлось "толкать речь". Когда я увидел неподвижное человеческое море, окружившее мою резиденцию, я неожиданно успокоился.

Остановился на самом краю сада, огляделся. Снег уже прекратился, но еще не растаял. Там, за невидимой оградой, было чертовски холодно, какие уж раскаленные пески! Я пытался вглядеться в непроницаемые, невыразительные лица людей, стоявших поблизости. Из сгущающихся сумерек на меня смотрели жутковатые, абсолютно пустые глаза, какие бывают только у новорожденных и умирающих. Потом толпа тихо вздохнула – дружно, словно по команде. Вздох был полон неописуемого облегчения. Кажется, им ничего больше и не требовалось – только увидеть меня, убедиться, что их одинокие блуждания в темноте окончены, пути назад нет и быть не может, потому что все, чему суждено было случиться, наконец-то случилось – или, по крайней мере, начало случаться… Теперь лица, которые я мог видеть, внезапно ожили. Через несколько секунд я уже любовался на целую гамму разнообразных выражений: были здесь лица счастливые и смертельно испуганные, сердитые и недоумевающие, восхищенные и озадаченные, одним словом – вполне живые. Они начали рассматривать друг друга, переговариваться, кажется кто-то знакомился со своими случайными соседями. В пустыне стало совсем светло – странно, ведь только что были сумерки, и я отлично помнил, как мутным пятном белела в синеватой темноте фарфоровая чашка с кофе, а теперь сумерки закончились, хотя никакого солнца на небе по-прежнему не было. Мое сердце сжалось от какого-то тревожного чувства, а через секунду я понял, что нам нельзя здесь больше оставаться.

Обещанные Аллахом мертвецы нашли меня, мое войско было в сборе, кто-то всемогущий с любопытством открыл книгу судеб на последней странице, и теперь промедление было подобно смерти. Я обернулся к Джинну.

– Скажи Мухаммеду, пусть поцелует на прощание своих гурий и вылезает из ванной.

Райский период его жизни закончился, полагаю, что навсегда… И приведи Синдбада.

Пора ехать.

– Удачи тебе, Владыка. – Серьезно сказал Джинн.

– Спасибо, – улыбнулся я, – она мне пригодится.

Через несколько минут Мухаммед уже стоял рядом со мной и с любопытством рассматривал наших волонтеров.

– Я никогда не видел столько людей вместе. – Наконец сказал он. – У нас самое большое войско, какое только можно вообразить!

– Это только начало. – Вздохнул я. – Думаю, с каждым днем они будут прибывать…

Ничего удивительного: в конце концов, предполагается, что в нашей армии будет тянуть лямку чуть ли не все человечество! Знаешь, в какой цифре выражалась численность населения земного шара перед началом этой заварушки?

Мухаммед озадаченно покачал головой. Разумеется, он не знал. Да и я, честно говоря, не очень-то помнил, сколько миллиардов неприкаянных душ шаталось под этим восхитительным небом. Единственное, что я мог сказать наверняка – этих самых миллиардов было до фига и больше…

Влажный нос Синдбада деликатно пощекотал мой затылок. Мне пришло в голову, что Мухаммеду тоже понадобится какое-нибудь транспортное средство, но Джинн и без меня сообразил, что такому большому начальнику не следует передвигаться на своих двоих. Рядом с Мухаммедом уже топтался большой белоснежный дромадер – точная копия моего Синдбада.

– Они близнецы? – Улыбнулся я.

– Не совсем. – Усмехнулся Джинн. – Этот верблюд – девочка. Леди-верблюд, если тебе так больше нравится. Я подумал, что возможно Синдбад любит одиночество не так страстно, как ты, Владыка.

– У тебя хобби устраивать всем личную жизнь, да? – Фыркнул я. – Какая прелесть!

Мухаммед непременно должен дать ей имя своей любимой гурии… А если Синдбад решит, что она – не девушка его мечты? Или еще хуже: он ей не понравится? Два разбитых верблюжьих сердечка – что может быть печальнее?! Я сейчас заплачу!

Джинн снисходительно пожал призрачными плечами – дескать, смейся, парень, но из нас двоих кое-кто знает, как лучше, и это, увы, не ты! Довольный Синдбад одарил меня не менее снисходительным взглядом сверху вниз и неторопливо опустился на землю, чтобы я мог устроиться на его спине.