Мои ранние годы. 1874-1904

И час настал. Я сел на угловое место над проходом прямо за спинами членов кабинета, как раз там, откуда мой отец объявил о своей отставке. Слева от меня сел мой доброжелатель и консультант, многоопытный парламентарий мистер Томас Гибсон Бауле. К девяти часам зал палаты начал наполняться. Ллойд Джордж произносил свою речь с третьей скамьи вниз от прохода, с мест оппозиции, где его окружала горстка уэльсцев и радикалов и поддерживала сзади партия ирландских националистов. Он начал с того, что не будет пока вносить свою поправку, а выступит по основному вопросу повестки дня. Слыша одобрительные крики «кельтской окаемки», он воодушевился и заговорил вдохновенно и даже яростно. Я силился придумать фразу, которую можно было бы использовать в качестве связки, когда Ллойд Джордж закруглится. Слабые плоды моих потуг мгновенно устаревали. Меня охватила тревога, я был даже близок к отчаянию, которое едва сдерживал, стараясь глубоко дышать. И тут мистер Бауле шепнул мне: «Вы можете сказать так: „Вместо того чтобы демонстрировать неумеренную ярость, лучше было бы внести умеренную поправку“». Слова эти показались мне небесной манной в пустыне. И прозвучали они как раз вовремя, потому что, к моему удивлению, оппонент мой вдруг сказал, что «сворачивает выступление, так как палате, без сомнения, не терпится услышать нового своего члена», и, сделав этот куртуазный жест, тут же сел.

Поспешно вскочив, я повторил придуманную Баулсом спасительную фразу, вызвав всеобщее оживление. Ко мне вернулась храбрость, и я без оглядки понесся вперед. Ирландцы, в презрении к которым я был воспитан, оказались прекрасной аудиторией. Они помогали мне своими замечаниями и не позволяли себе ничего, что, по их мнению, могло бы мне помешать. Казалось, они даже не обиделись на шутку, которую я отпустил на их счет. Но когда я произнес: «…буры, которые сражаются в открытую, а будь я буром, я, надеюсь, тоже сражался бы в открытую…», мой взгляд привлекло какое-то движение скамьей ниже. Мистер Чемберлен, наклонившись к своему соседу, шепнул ему что-то, чего я не расслышал. Позднее я узнал от Джорджа Уиндхема, что сказал он следующее: «Вот так теряются места в парламенте!» Но берег уже маячил невдалеке. Энергично барахтаясь, я поплыл к нему и вскоре выкарабкался на сушу, еле дышащий и мокрый, образно говоря, как мышь, но живой. Все были ко мне добры и внимательны. В ход пошли обычные укрепляющие средства, и я сидел в блаженном оцепенении, пока не набрался сил, чтобы доплестись до дому. В целом выступление мое было принято благосклонно. Хоть многие и догадались, что шпарил я свою речь наизусть, но мне это простили за мое усердие. Палата общин, хоть и сильно изменившаяся, все еще продолжает оставаться коллективным верховным правителем, всегда снисходительным к тем, кто гордится своей службой ему.

После этих дебатов я познакомился с мистером Ллойдом Джорджем. Нас представили друг другу в баре палаты общин. Поздравив меня, он сказал:

— Судя по вашим чувствам, вас ослепляет блеск Британской империи.

Я ответил:

— А вы смотрите на нее слишком издалека.

Так началось наше долгое сотрудничество, выдержавшее множество испытаний.

С тех пор только две мои речи в этом парламенте имели такой же успех, и обе они были произнесены в первые месяцы моего членства. Военное министерство назначило командующим бригады в Гибралтаре некоего генерала Колвилла. Когда дело уже было сделано, всплыли подробности одного годичной давности сражения в Южной Африке, в котором генерал, по мнению министерства, проявил себя не лучшим образом. Его сняли с командования. Оппозиция защищала Колвилла и возмущалась этой запоздалой расправой. В часы подачи запросов поднялся шум, и на следующую неделю были назначены дебаты. На этой территории я чувствовал себя как рыба в воде и к тому же имел время выбрать наиболее эффективную линию защиты. Дебаты начались для правительства неудачно, со всех сторон сыпалась критика. В те дни поражение в дебатах было несчастьем для администрации, даже очень сильной. Считалось, что это компрометирует партию. Министры страшно расстраивались, когда чувствовали, что Харкурт, Аскуит, Морли или Грей пробивают брешь в их обороне. Тут кстати явился я со своей, как все поначалу подумали, полемической речью; на самом же деле это был лишь результат счастливого предвидения того, куда повернут дебаты. По существу, я защитил правительство при помощи аргументов, которые одобрила оппозиция. Консерваторы остались довольны, либералы рассыпались в похвалах. Мой все более близкий друг Джордж Уиндхем, ставший теперь министром по делам Ирландии, передал мне лестные отзывы о моем выступлении, исходившие из самых высоких министерских кругов. Словом, я приобрел некий статус в палате.