Мои ранние годы. 1874-1904

Вопреки чувствам, обуревающим верных жителей колонии, храбро сражавшихся за Империю, я искренне надеюсь, что возобладает политика примирения, которой и призываю следовать. Неустанно и неумолимо добивая вооруженных мятежников, совершенно излишне и непростительно стараться «проучить» тех, кто сложил оружие. Правильный и мудрый курс — это громить сопротивляющихся, даже до последнего человека, но не колеблясь дарить прощение и даже дружбу тем, кто готов покориться. Голландские фермеры, вступившие в неприятельские ряды, могут именоваться предателями лишь в юридическом смысле. То, что, повинуясь зову крови, они присоединились к соплеменникам, извиняет их, хоть и не оправдывает. И уж конечно, поведение их менее предосудительно, нежели поведение тех англичан, которые, будучи простыми гражданами республик, яростно, как профессиональные солдаты, воюют против своих соотечественников.

Но даже и эти англичане заслуживали бы снисхождения, если б не находились под защитой своего гражданства. Предатель-голландец не так подл, как рожденный британцем ренегат, но оба они суть следствие ошибок и даже преступлений, совершенных нами в Африке в прошлые годы. В чисто практическом плане самое главное — различать тех мятежников, что сдались добровольно, и тех, что были схвачены в бою с оружием в руках. Надо использовать все средства для ослабления противника и приведения его к покорности. На одной чаше весов — могучие армии, неуклонно наступающие, убивающие и калечащие страшными военными машинами, а на другой — тихая ферма с женой и детьми, находящимися под защитой власти не только сильной, но и милосердной. Постоянное сопоставление этих двух картинок — вот истинно мудрая политика, открывающая кратчайший путь к «почетному миру».

Эти мои призывы очень не понравились в Англии. Англичанами овладел дух мстительности, что было естественно, хоть и непродуктивно. Правительство переметнулось на сторону масс; выступление заместителя министра замяли, а на меня со всей силой обрушился гнев консерваторов. Даже «Морнинг пост», публикуя мои корреспонденции, с грустью уведомляла о своем несогласии с моей точкой зрения. Натальские газеты во весь голос ругали и кляли меня. Я отвечал, что это не первый случай, когда победитель-гладиатор, к прискорбию своему, видит, что публика в императорской ложе опустила большой палец вниз, повелевая ему добить поверженного противника.

Гораздо большее понимание и чуткость проявил в беседах со мной сэр Альфред Милнер. Его адъютант, герцог Вестминстерский, для развлечения и моциона своего шефа собрал свору охотничьих собак. Мы поохотились на шакалов в подножии Столовой горы и после веселой скачки чудесно пообедали, расположившись в кустарнике.

Верховный комиссар Южной Африки сказал так:

— Я предвидел, что ваша публикация вызовет ропот, особенно в Натале. Само собой разумеется, что всем этим людям придется сосуществовать. Им надо будет простить, забыть, чтобы как-то отстроить общую для всех страну. Но пока что страсти накалены. Те, кто потерял родных и друзей, те, в чьи дома вторгся, разрушив их, враг, сейчас и слышать не хотят о милосердии. Надо дать им успокоиться, прийти в себя. Я понимаю ваши чувства, но выражать их сейчас — несвоевременно.