Мои ранние годы. 1874-1904

В 1880-м Гладстон стряхнул нас всех с наших постов. Гладстон был очень опасный человек, он будоражил людей, распалял их, и они проголосовали против консерваторов и сместили деда с поста лорда-наместника Ирландии. Эта должность нравилась ему куда меньше прежней — лорда-председателя Тайного совета, — которую он занимал в прежнем правительстве лорда Биконсфилда[2]. Как лорд-наместник он тратил все свои деньги на увеселение ирландцев в Дублине и еще затеял грандиозную подписку в пользу «Фонда голодающих». Ирландцы же, как я себе уяснил, неблагодарный народ, они простое спасибо не сказали ни за увеселения, ни даже за «Фонд голодающих». Герцог охотнее оставался бы в Англии, жил бы себе в Бленхеймском дворце и похаживал на заседания кабинета министров. Но он всегда слушался лорда Биконсфилда. Лорд Биконсфилд был ярым врагом Гладстона, и все звали его Диззи. На сей раз Диззи уступил Гладстону, нас всех кинуло в оппозицию, и страна стала рушиться на глазах. «Мы летим в тартарары», — твердили вокруг. Вдобавок лорд Биконсфилд тяжело заболел. Он болел долго, и болезнь доконала старика. Я с замиранием сердца следил за ее развитием, потому что только и разговоров было, что о том, как много с его уходом потеряет страна и все мы, ведь никто другой не сможет защитить нас от злокозненных посягательств Гладстона. Конечно, я знал, что лорд Биконсфилд умирает, и вот настал день, когда все разом опечалились, потому что, сетовали они, великому и несравненному государственному мужу, любившему свою страну и бросившему вызов России, разбила сердце неблагодарность радикалов.

Я уже поведал про вторжение в мой мир гувернантки. Теперь же надо мной нависла куда более серьезная угроза. Пришла пора определяться в школу. Мне исполнилось семь лет, и я был, как в своей бестактной манере говорят взрослые, «трудный мальчик». Выяснилось, что мне придется несколько недель кряду жить и делать с учителями уроки в чужом доме. Занятия уже начались, но все равно мне предстояло отбыть там целых семь недель и только потом вернуться домой на Рождество. Многое из того, что я слышал о школе, оставляло малоприятное впечатление, которое, добавлю, только укреплялось уже пережитыми мною испытаниями; однако этот великий перелом в моей жизни кружил мне голову. Пусть будут уроки, зато интересно, что рядом столько других мальчишек, мы подружимся, затеем кучу шалостей. К тому же мне втолковывали, что «школьные годы — самые счастливые в жизни». Некоторые взрослые добавляли, что в их время школы были жуть какими суровыми: сплошная травля, еды никакой, каждое утро «скалываешь лед в кувшине» (в жизни своей такого не видел). Но сейчас все переменилось. Школьная жизнь — одно удовольствие. Мальчикам она нравится. Некоторые мои кузены, внушали мне, с неохотой едут домой на каникулы. Допрошенные мною порознь кузены не подтвердили этого, они только скалили зубы. В общем, я был абсолютно беспомощен. Неудержимые потоки стремительно увлекали меня вперед. Относительно моего отъезда из дома со мною советовались столько же, сколько относительно моего появления на свет божий.

Очень интересно было покупать все для школы. В списке значилось ни много ни мало четырнадцать пар носков. Миссис Эверест сочла это мотовством. Если бережно обращаться, сказала она, то вполне хватит и десяти пар. Но неплохо и про запас иметь, тогда не придется «сидеть с мокрыми ногами», подвергая себя страшно сказать чему.

Настал роковой день. Мать повезла меня на станцию в экипаже. Она дала мне три монеты по полкроны, которые я уронил на пол кэба, и мы копались в соломе, разыскивая их. Мы только-только успели к поезду. Если бы мы опоздали, наступил бы конец света. Но мы не опоздали, и жизнь продолжилась.

Школа, которую подобрали мне родители, была одной из самых модных и дорогих в стране. Она ориентировалась на Итон и стремилась быть первой среди тех, что готовили к поступлению в прославленный колледж. Короче, это было последнее слово в школьном образовании. В классе всего десять мальчиков; электрическое освещение (редкость тогда); плавательный бассейн; большие футбольное и крикетное поля; две-три экскурсии-«вылазки» в семестр; учителя-магистры в мантиях и академических шапочках; собственная часовня; никаких корзинок с припасами — что надо вам дадут. Мы явились в это заведение в хмурый ноябрьский день. Пили чай с директором, мать завела с ним непринужденную беседу, я же панически боялся плеснуть из чашки и тем самым «плохо начать». Еще угнетала мысль, что я останусь тут совсем один, с чужими людьми, в огромном, неприветливом и опасном месте. Что вы хотите, мне было только семь лет, и я так славно чувствовал себя в детской со своими игрушками. У меня были замечательные игрушки: настоящий паровоз, волшебный фонарь, солдатики числом до тысячи. А теперь будут только уроки. Семь-восемь часовых уроков ежедневно, кроме коротких дней, и вдобавок футбол или крикет.