Мои ранние годы. 1874-1904

Все спешились, ординарцы увели коней. Незадолго до трапезы я потерял из виду Китченера. Похоже, он отделился от своей свиты. Ел ли он за индивидуальным столом или вовсе не ел, я не знал, да и не задумывался над этим. Мое внимание было полностью поглощено буйволятиной и прохладительными напитками. Все были в прекрасном расположении духа, и за столом царило воодушевление. Это напоминало завтрак перед дерби. Помнится, рядом со мной сидел представитель немецкого генералитета барон фон Тидеманн.

— Сегодня первое сентября, — сказал он, — наша памятная дата, которая теперь и вам запомнится, Седан и Судан!

Он был в восторге от своего каламбура и несколько раз повторил его присутствующим, часть которых углядела в нем оттенок сарказма.

— Да вправду ли состоится сражение? — спросил я генерала Уингейта.

— Весьма похоже на то, — отвечал он.

— Когда же? — спросил я. — Завтра?

— Нет, — сказал генерал, — уже сегодня, через час-другой.

Вот это была жизнь, и я, ничтожный младший лейтенант, совсем недавно считавший себя опальным, стал еще решительнее орудовать вилкой и ножом, заражаясь весельем окружавших меня военных магнатов.

А в это же время быстро маршировали туда-сюда взводы пехотинцев, и заграждения из веток с каждой минутой становились все внушительнее. Перед нами простиралась пустынная равнина, плавно поднимавшаяся от берега к возвышенности, за которой находились наши посты, а возможно, и двигавшийся к нам противник. Через час равнина эта наводнится атакующими дервишами и усеется трупами, пехота откроет ружейный огонь из-за своего прикрытия и загрохочут пушки. Конечно, мы возьмем верх. Одержим решительную победу. И все же, несмотря на всю меткость новейшего оружия, этим дервишам порой удавалось прорвать строй британцев, как это было при Абу-Клеа или Тамаи, а уж фронт египетских войск они сминали и даже опрокидывали многократно. В воображении своем я рисовал возможные повороты сражения, казавшегося таким грозным и неминуемым, а потом, словно возвещая его начало, раздалось: бум-бум — гром гаубиц, обстреливавших с острова гробницу Махди в Омдурмане.

Тем не менее 1 сентября сражения так и не произошло. Только я добрался до своего эскадрона, как дервиши вдруг встали и после ожесточенной пальбы вдруг принялись устраиваться на ночь. Мы пристально следили за ними весь вечер, а наши патрульные перестреливались с их патрульными. Лишь с наступлением темноты мы повернули к Нилу, получив приказ укрыться самим и спрятать лошадей под прибрежным обрывом за ограждением из колючих веток.

В таком безопасном, но и совершенно беспомощном положении мы выслушали верное известие, что неприятель атакует нас ночью. Было объявлено, что всякий, кто по той или иной причине, даже ради спасения собственной жизни, спустит внутри заграждения курок — не важно, пистолета или карабина, — будет подвергнут суровой каре. Если же дервиши, прорвав оборону, проникнут в наш лагерь, нам надлежит оборонять его пешими с помощью пик и шашек. Мы ободрили себя тем, что в ста ярдах над нами окопались 1-й гренадерский батальон и Стрелковая бригада. Доверив нашу безопасность этим славным воинам, мы занялись приготовлением ужина.

В этом деле мне пофартило. Когда я в компании с собратом-офицером шел по берегу реки, нас окликнули с канонерки, стоявшей в двадцати или тридцати футах от берега. Командиром судна был младший лейтенант флота по фамилии Битти, давно уже служивший в Нильской флотилии и позднее прославившийся на этой службе. Офицеры с канонерки, в безукоризненно белых мундирах, горели желанием узнать, что видела кавалерия, и мы с готовностью удовлетворяли их любопытство. Солнце садилось, а мы весело болтали с ними, перекидываясь шутками через разделявшую нас полоску воды. Особенно веселились они, услышав о приказе не пускать в ход огнестрельное оружие внутри ограждения. Они подтрунивали над нами, предлагая нам, в частности, воспользоваться их гостеприимством, если дело будет совсем уж дрянь. Мы с достоинством отклонили это предложение, выразив уверенность в том, что среди барханов и в кромешной тьме с толпой дервишей лучше всего биться кавалерийскими шашками и пиками, стоя на своих двоих. В конце концов балагурство наше было вознаграждено.

— Как вы насчет того, чтобы промочить горло? У нас на борту чего только нет! Поймать сможете?

И чуть ли не в ту же секунду с канонерки на берег была брошена бутылка шампанского. Она упала в воды Нила, но, по счастью, туда, где милостивому Провидению угодно было устроить отмель и умягчить дно. Я шагнул в воду, доходившую мне до колен, и, пошарив под ногами, ухватил драгоценный подарок, который мы торжественно доставили к столу.