Мой ректор — смерть

Гипнос мне не нравился. Слишком ускользающий он был, непонятный… Смерть тоже была изворотлива и умна, но Гипнос вселял мне еще больший страх, потому что не был понятен.

— Тебе не приходило в голову, почему такой обычной и не очень умной девушкой вдруг заинтересовалась сама Смерть? Потому что ты не обычна… Ты — харита, одна из тех, что была рождена для веселья, любви и музыки. Одна из тех, кто должна была развлекать Афродиту, великую богиню любви. Но — увы! Тебя навеки вечные запрятали в человеческом теле. Из рода в род ты перерождалась, ничего не зная о том, кто ты. Ведь ты олицетворяла тайну. Однако… о тебе стало известно, не так давно. Ты предназначалась мне в дар, за одно дело, которое я помог выполнить…

— За предательство, Лилит! Ты досталась ему за предательство! В дар! Я же никогда не беру даров! Смерть не принимает даров, Мишель! — закричал Алларк.

— Мой братец любит все драматизировать, харита Пасифея… — продолжал тем временем Гипнос. — Он слишком нервно воспринял мою помощь одной из богинь. Решил, что я недостоин такого подарка. И, выкрав тебя из твоего мира в человеческом обличии, спрятал в своей ничтожной Академии! Спрятал от того, чьей ты была по предназначению!

— Я не вещь! — крикнула я, отступая назад к Алларку.

— Но тебя продали! Отдали! Подарили!

— Я не вещь! И не дар! Тем более Вам!

— Дар! Моя! Моя Харита! Сама Гера отдала тебя мне! — Гипнос надвигался на меня, я же отступала к Алларку. Но ректор ничего не мог сделать. Лишь молчаливо стискивал зубы.

От боли и обиды я развернулась к нему.

— Ну помогите же мне! Вы же всесильны! — закричала я, покрываясь от чувств, слез и страха красными пятнами.

— Не могу, Лилит… Все что я мог, я сделал, — его голос был полон тоски и печали. А еще в нем была обреченность… и это больше всего пугало.

— Но Вы же любите меня! — вдруг ясно озвучила я то, что чувствовала на протяжении всей нашей дороги. — Любите, ведь так!?

Гипнос, замерший в паре метров от меня, зло захохотал.

— Что?! Любит? У Танатоса железное сердце! Это все знают! В грудной клетке, за ребрами, у него лишь кусок металла! Так что, юная харита, прошу пройти со мной!

В отчаянии я вновь обернулась на ректора. Тот стоял, побелевший как мел. Словно вся жизнь ушла из него.

— Мое сердце… — глухо сказал он. — Оно больше не холодно как лед…

Словно в доказательство своих слов, он запустил свою руку себе в грудь, словно она была призрачной, полой… Жаром опалило меня, и свет засиял, настолько ослепительный и яркий, что я с трудом могла смотреть на то, что показывал ректор Алларк. На своей ладони он держал сердце. Огненное сердце, пылающее! Оно билось и источало тепло, настолько сильное, что им можно было согреться даже в самую лютую стужу.

— Но этого не может быть! — заголосил Гипнос. — Оно же железное! Оно не живое!

— Железо тоже можно нагреть. А если раскалить докрасна, то жар от него будет сильнее любого другого. Нежная маленькая харита, моя Лилит, зажгла его.

Я смотрела на все это и меня охватывало странное чувство. Я знала, что он любит меня, знала, с какой нежностью и страстностью смотрит, я помнила вкус его поцелуев… И его поступок… Если все так, как рассказывал Гипнос… То ректор Алларк — не та Смерть, которую я боялась…

— Она не твоя! Она — дар! Дар мне, Гипносу! — вновь закричал брат Алларка.

Я усмехнулась и сделала шаг к нему. Совершенно ничего не боясь. Отчего-то, обретя знание, страх исчез во мне, словно его и не было.

— Я не дар! — процедила я сквозь зубы. — Имя мне — Смерть!

И выдохнув это имя, обозначив себя, поняв, кто я есть на самом деле, этим словом я низвергла Гипноса вниз, с самого края обрыва. С диким криком он падал, проклиная меня и проклиная Алларка. Но мне было все равно. Я знала кто я. И я знала, что обрела любовь.

Горячее дыхание обожгло мне шею, спускаясь ниже к плечам. Повинуясь разгоравшемуся в теле пожару, я повернулась и, обвив шею самого дорого мне существа, сплелась, соединилась с ним в победном смертельном поцелуе.