Мой роман, или Разнообразие английской жизни

– Вероятно, продолжал мистер Эвенель: – не безызвестно вам также и то, что я сын весьма честных торговопромышленников. Я говорю: честных, и потому им нечего стыдиться меня, – я говорю: торгово-промышленников, и мне нечего стыдиться их. Сестра моя вышла замуж и поселилась в отдаленной отсюда провинции. Я взял на свое попечение её сына, с тем, чтобы дать ему приличное воспитание, и потом, как говорится, вывести в люди. Но надобно заметить, я не говорил ей, где находился её сын, не говорил даже о своем возвращении из Америки. По собственному своему желанию, – пожалуй, если хотите, по прихоти, отложил я это до более благоприятного случая, и именно до той поры, когда бы я мог неожиданно представить ей, в виде сюрприза, не только богатого брата, но и сына, которого я намерен был сделать джентльменом, на сколько позволяли то воспитание, изящные манеры и благородное обращение его. Но бедная моя родственница отыскала нас гораздо ранее, чем я ожидал, и предупредила меня сюрпризом своего собственного изобретения. Умоляю вас, простите замешательство, которое наделала эта маленькая семейная сцена; и хотя, признаюсь, она была довольно забавна в свое время и несправедливо было бы с моей стороны отозваться о ней иначе, но все же я не смею судить дурно о вашем добросердечии; я уверен, что вы сами можете оценить чувства, которые должны испытывать брат и сестра при встрече, после того, как они расстались друг с другом в самые ранние годы своего возраста. Для меня (и Ричард испустил продолжительный вздох: он чувствовал, что один только подобный вздох мог поглотить отвратительную ложь, которую он произносил), – для меня эта встреча была, по истине, самой счастливой встречей! Я – человек простой; в моих словах ничего нет дурного. Пожелав вам от всей души того же счастья в кругу вашего семейства, каким наслаждаюсь я в кругу моего, хотя и весьма смиренного, я с особенном удовольствием пью, лэди и джентльмены, ваше здоровье.

Громкия рукоплескания заключили речь мистера Эвенеля. С его простодушным воззрением на предмет он так верно достиг своей цели, что большая половина из присутствовавших, которая до этой речи не чувствовала к Ричарду никакого влечения, даже пренебрегала им, вдруг переменила свое мнение о нем и с этой минуты стала гордиться его знакомством. Надобно заметить, что высшее британское сословие, при всей возвышенности понятий о своем достоинстве, еще сильнее обнаруживающемся в провинциях и маленьких обществах, ни к кому не имеет такого уважения, как к человеку, который возвысился из ничего и который откровенно признается в том. Сэр Комптон Дарлей, старый баронет, с родословной длиннее каждого валлийца, который весьма неохотно явился на бал, по неотступной просьбе трех незамужних дочерей своих (из которых ни одна не удостоила мистера Эвенеля даже самым маленьким поклоном), встал с места и приготовился произнести приличную речь; это право принадлежало исключительно ему: но званию своему и по месту, занимаемому в обществе, он был первое лицо между гостями.

– Лэди и джентльмены! начал сэр Комптон, обращаясь к собранию: – я уверен, что все присутствующие согласятся с моим мнением, с выражением чувств моих, если скажу, что все мы, с особенным удовольствием и восхищением, выслушали слова, с которыми обращался к нам многоуважаемый хозяин дома. (Рукоплескание огласило палатку.) И если кто-нибудь из нас, как весьма справедливо замечает мистер Эвенель, увлечен был неожиданной сценой в неуместный смех над… над… («тем, что дорого для каждого из нас» – подсказывает жена декана)…. над тем, что дорого для каждого из нас, повторил сэр Комптон, смешался и стал, как говорится, в тупик («над тем, что называем мы священными чувствами» – снова прошептала жена декана)… да, именно, над тем, что называем мы священными чувствами, – я, от лица всего собрания, прошу мистера Эвенеля принять наше чистосердечное извинение. С своей стороны, я могу сказать одно, что с удовольствием признаю мистера Эвенеля достойным стать на ряду с джентльменами нашего округа (при этом сэр Комптон громко ударил по столу) и долгом считаю выразить ему мою признательность за блестящий пир, присутствовать на котором выпало на мою долю в первый раз в жизни. Если он умел честным образом стяжать себе богатство, то, надобно отдать ему справедливость, он благородно умеет и расточать его.

Шампанское полилось обильнее прежнего.

– Я не привык говорить перед публикой, не умею красноречиво изъясняться, но не умею также и скрывать моих чувств. Мне остается теперь предложить тост за здоровье хозяина дома, Ричарда Эвенеля, сквайра, и вместе с тем за здоровье его уважаемой сестры…. да здравствуют они на многие лета!

Последние слова заглушились громом рукоплесканий и восклицаний, которые слились наконец в троекратное ура в честь Ричарда Эвенеля, сквайра, и его уважаемой сестры.

«Как славно обманул я их! – подумал Ричард Эвенель. – Впрочем, обманывать в натуре человека. Почем знать, может быть, и они, в свою очередь, обманывают меня.»