Мой русский любовник

Это все ты, только ты и навсегда ты. Черт, не умею писать письма и ненавижу. Но тебе должен. Хочу. Даже страстно желаю. Потому что так мало говорю тебе о тебе, о себе, о нас. Кем я был до тебя. И кем стал рядом с тобой. Что значило для меня слово «женщина» прежде и что значит сейчас. Женщина для меня, Юлия, это ты. Твой голос, твои шаги на лестнице. Твое отсутствие. И твое присутствие рядом. Твоя блузка на стуле… И что-то такое, разлитое в воздухе, чего раньше мне так недоставало, Юлия, это появилось вместе с тобой. Я пытаюсь быть поэтом, черт побери, и кажется, становлюсь им благодаря тебе. Меня волнует любая мелочь. Да вот хотя бы твой волосок, прицепившийся к лацкану моего пиджака. Все-таки, наверное, я не сумею описать те изменения, которые произошли со мной после нашей встречи и которые, догадываюсь, незаметны снаружи. Вроде бы я все тот же парень с длинными волосами, «как у бабы», по словам моей бабушки. Но одновременно не тот. Мои раны залечились, пробоина заделана. Началось все в выпускном классе лицея. Она была классной, красавицей, все парни вздыхали по ней, и я конечно же тоже. Но она ни на одного из нас внимания не обращала. Ходила с высоко поднятой головой. Позже я встретил ее, когда учился на втором курсе института. Она тоже поступила в Московский университет, на факультет восточных языков. И стала, кажется, еще красивее. Похудела, черты лица утратили подростковую расплывчатость. У нее были зеленые глаза в темной оправе ресниц и бровей и потрясающе высокие скулы с чуточку впалыми щеками. Судьбе было угодно, чтобы мы столкнулись с ней на диссидентских посиделках, и казалось, что все на своих местах: она придерживалась одних взглядов со мной, интеллигентная и необыкновенно красивая… Наши свидания были довольно частыми, ходили вместе в кино или в кафе-мороженое. Однажды вечером, проводив ее до дома, я отважился ее поцеловать. Вернее, только попытался это сделать. Она оттолкнула меня и захохотала. «Что ты себе вообразил? — сказала девушка сквозь смех. — Что тебе позволено дотрагиваться до меня? Думаешь, я не знаю, какой ты? Ты — типичный онанист, Саша. Каждую ночь твоя шаловливая ручка под одеялом! Ведь я права, да?!» Тогда я бросился бежать. И бегство мое длилось долго.

«Ага, понятно, — подумала я, читая его исповедь, — вот откуда его агрессивность, откуда все это взялось. Либо юная особа, красивая и глупенькая, либо зрелая, опытная женщина, в меру умная, лишь бы не с тем здравым смыслом, как у той…»