Отец выясняет судьбу своих родственников в России. После 1923 года у нас не было вестей о Сергее Дианине, сыне Александра Дианина и Елизаветы, приёмной дочери Бородина. Павел впервые встретился со сводным братом на похоронах своего отца в декабре 1918 года. После отъезда Павла во Францию они вели активную переписку, но с ужесточением советского режима пришлось её прекратить, чтобы не навлечь на Сергея опасность.
В 2002 году я начинаю поиски. В интернете нахожу: «Дианин Сергей Александрович (1888, Петербург – 1968, село Давыдово) – советский музыковед и математик. Отец Дианина – ученик Александра Порфирьевича Бородина, доктор философии и химик Александр Павлович Дианин, мать – Елизавета Гавриловна, приёмная дочь композитора. Деятельность Дианина посвящена изучению биографии Бородина, его творчества и эпистолярного наследия. Дианин подготовил к печати капитальный труд
В интернете есть информация и о другом Сергее Дианине: «Родился в 1965 году в Москве. В 1988 году окончил Московский авиационный институт. Генеральный директор компании “Рольф Лизинг”». Пишу в МАИ, моё письмо передают Сергею. Он сразу отвечает, и мы встречаемся в Москве. Скорее всего, мы родственники. Сергей Юрьевич Дианин будет помогать в дальнейших поисках.
Узнаём следующее: Сергей Александрович Дианин вместе с женой и сыном переехал в семейный дом в Давыдово перед Второй мировой войной и прожил там до своей кончины в 1968 году; его сын умер от туберкулёза в 1943 году, а значит, мы единственные потомки Александра Дианина, химика; в 1980 году по завещанию Сергея Александровича семейный дом Дианиных стал музеем Александра Бородина – единственным в мире музеем великого композитора.
В 2005 году мы с Сергеем Юрьевичем Дианиным и его женой Наташей отправляемся в Давыдово. Директор музея потрясена. Она не знала о существовании моего дедушки, Павла Александровича Дианина: чтобы избежать неприятностей, Сергей Александрович никогда не рассказывал жителям Давыдова о своём единокровном брате, живущем во Франции.
В музее две большие комнаты: первая посвящена Бородину, вторая – Дианиным. В ней, помимо портрета Павла Афанасьевича, общего предка и первого священника села Давыдова, сейчас висят фотографии Павла Александровича, моего дедушки, и Кирилла Павловича, моего отца.
Жизнь в Давыдове идёт своим чередом, и центр этой жизни – внушительная Преображенская церковь, которую большевики, по милости Божией, не разрушили.
МУЧЕНИКИ
Окунёмся в 1975 год. Мне 13 лет. Запад переживает «кризис Церкви». Христианство подрывают известные священники, епископы и кардиналы. Они утратили веру, но остаются в Церкви, пытаясь уничтожить её изнутри.
Один из наших школьных учителей, решивший спасти нашу христианскую идентичность, приглашает группу исследователей рассказать нам о гонениях на верующих в СССР. Нам показывают слайды разрушенных и взорванных церквей, фотографии психушек, где «лечат» христиан, упорствующих в вере. Нам показывают портреты мучеников – православных, католиков, протестантов, – истерзанных за верность Евангелию.
На перемене, вместо того чтобы побежать с ребятами играть в футбол, я замираю в углу школьного двора, чувствуя сердцем и телом, как некто незнакомый овладевает моей душой. Я больше не прежний. Я испытываю огромную скорбь и огромную радость. Меня охватывает Святой Дух, Он пробуждает и встряхивает меня. Но я ничего не знаю о Святом Духе.
Мученики вошли в мою жизнь подобно стреле, пронзающей тело.
В западном мире, который обрушивается под грузом материализма, легкой жизни и ненасытной жажды удовольствий, мученики станут моим спасением. Христианство для меня – уже не тот разлагающийся труп, что я вижу повсюду. Христианство – это всепобеждающий Крест, воздвигнутый на Голгофе XX века. Это ярко-красная кровь верности милосердию и любви Божией.
Моё христианское образование минимально. Дома о Боге не говорят. В школе говорят, но никто не знает, о чём идёт речь: нас не учат христианской вере и нравственности. Про добродетели и заповеди молчат. Я знаю, что есть три важных понятия: вера, надежда и любовь. Но то, что о них рассказывают, неубедительно: это всего лишь политическое пустословие.
Мученики. Я смотрю на них, только на них, и повсюду ощущаю их присутствие и поддержку.
РУССКАЯ ИДЕЯ
Школа для меня – ад. Несмотря на огромные усилия, по всем предметам я
Я учу английский, но мне не разрешают взять немецкий вторым языком. «Для идиотов у нас испанский, а не немецкий!» – вот что я слышу. Моя мама, ранее преподававшая испанский, в панике. Она прибегает в школу: «Мой сын будет учить немецкий! Испанскому я сама могу его научить!» В итоге меня отправляют на немецкий.