Мои рыжий дрозд

— Шемас, если вы — дрозд, тогда я буду синица, — засмеялся обычно тихий и застенчивый Шон.

Шемас улыбнулся:

Ах, если был бы я дроздом,
Я б не свистал, как дрозд,
А полетел за кораблем,
Что милую увез!

Кто-нибудь помнит, чьи это стихи?

Молчание.

Шемас и сам этого не помнил, кажется, их написала одна девушка, с которой он вместе учился в университете. Впрочем, неважно.

— Шемус, а вам кто-нибудь говорил, что вы ненормальный?

— Михал, я окончил школу с тремя грамотами, учился еще в музыкальной школе и, наконец, кончил университет.

— А Кэвин говорил, что вы делали какое-то особое питье из коки.

— Михал, в моем мизинце больше ума, чем в твоей голове.

— Нет, Шемус, вы правда ненормальный. Когда меня родители сюда запихивали, они мне не говорили, что я должен буду жить в одной комнате с ненормальными.

— Дурак дурака видит издалека.

— Ой, а что это вы сейчас сказали, я не понял.

— Вырастешь, узнаешь.

Михал повернулся и побежал вниз на берег.

Сейчас, вспоминая все это, Шемас понимал, что был не прав. Он не должен был подчинять себе волю этого мальчика, причем таким дешевым способом. Он окружал себя таинственностью, что делало его опасно привлекательным в глазах этого юного наглеца, который привык или к слюнявому обожанию, или к занудной морали взрослых. Как бабочка к свече, летел он к тому, чего не понимал.

— Шемус, я таких, как вы, еще не видел. А вы правда играли в группе «Горячая блевотина»? Ой, Шемус, а почему вы, когда причесываетесь, смотрите на эту стену? Зеркало же висит сзади.

— Я знаю, но в прошлом году оно было на этой стене.

— Ну, ну вы даете! Нет, вы прямо совсем ненормальный!

— Не волнуйся, Михал, во всяком случае, я не являюсь социально опасным. Ах, тебе еще только тринадцать. Учись! Вот выучишь ирландский как следует, и я тебе дам почитать мою книгу, тогда ты все поймешь.

— А вы пишете книги? По-ирландски?

— Да, и на языке англов — тоже. А потом, может быть, перейду на латынь.

— Латынь — это же мертвый язык.

— Все языки в чем-то мертвы, Михал. Слово — это смерть мысли. Ты понимаешь, что я имею в виду? Возрождаясь в звуке, мысль перестает быть мыслью и разлетается по миру в сотнях воплощений или в разных языках. Надо лишь найти точное слово.

— Что-то я не очень просек. Это вы имеете в виду, что учили в университете разные языки, да?

— Parle-vous français?

— Je ne parle pas français.[3]

— Ой, ну опять нам это дают! Не буду есть эти помои.

— Помолчи, Михал.

— Но это же помои!

— Хотите мой горох, Шемас?

— Нет, Шон, спасибо.

— Ты грязный подлиза, вот ты кто!

— Михал, помолчи! И не плюй овощи на пол. Если они тебе не нравятся, осторожно отодвинь их на край тарелки.

— А что мы будем делать после ужина?

— Ом, а когда же у нас будет свободное время?

— Ну, может быть, после восьми.

— Вот, вот, только, смотрите, не затягивайте вашу музыку.

— Михал, если ты сейчас же не замолчишь, я тебе дам в ухо!

— А что такого?

— Ты разве не видишь, что я разговариваю с нашей хозяйкой?

— А что она вам сказала?

— Она сказала, что после ужина надо будет мыть полы на втором этаже.

— Но вы же сказали, что после восьми мы будем свободны.

— У Михала тут девочка рядом, тоже на курсах, Шемас.

— Шон, тебя кто просил? Ну и что?! А у вас, Шемус, есть девушка? Небось нету!

— А ты видел, с кем я танцевал вчера вечером на народных танцах?

— Нет, я вас вообще не видел.

— Да уж, конечно, где тебе было на меня смотреть, если ты все время прятался в кустах и курил.

— Шемус, я вообще не курю. Честное слово.

— А чью же это зажигалку я вчера нашел у нас на полу?

— Отдайте ее, это моего отца. Я ее специально взял, чтобы светить в темноте, если надо будет выйти.

— Хорошо, я ее тебе отдам, когда будем уезжать.

— Ладно, только не рассказывайте никому, пожалуйста.