Мой самый любимый Лось

Ингрид была стройна и высока, у Аньки тоскливо заныло в животе, потому что ей припомнился ее собственный вопрос «сколько Мисс Хельсинки у тебя отсосали?» Ну, собственно, вот одна из них. В том, что эта женщина, красивая, свежая, светловолосая, высокая, с длинными ногами — километра два, не меньше! — была раньше моделью или королевой красоты, сомневаться не приходилось. На ее льняных волосах красиво смотрелась бы корона с кристаллами Сваровски. Этакая королева севера, типичная скандинавская красавица, бледная северная роза во льду… Одета она была, как и Анька — в джинсы и вязаный из тонкой шерсти свитер, — но и эта простая одежда сидела на ее ладном, стройном теле так, что хоть сейчас на подиум.

У Ингрид были невероятной красоты заплаканные голубые глаза — и она была старше Лося, намного старше. Этот факт тоже почему-то больно резанул Анькино сердечко, она не почувствовала облегчения и превосходства, рассматривая лицо женщины, которой, вероятно, скоро стукнет сорок. Ее тонкие изящные пальцы перебирали края рукавов, будто Ингрид была провинившейся юной девочкой, а не взрослой женщиной, и на безымянном пальце с идеальным маникюром поблескивало обручальное золотое кольцо.

Все еще.

Через много лет.

Красивая; эффектная; стильная; в молодости, наверное, кружила головы всем вообще — даже вещам, чьи названия были мужского рода. И Лось на ней женился, несмотря на то, что она была старше него лет на семь, восемь… Этот подуманный, хитрый Лось, который на несколько раз просчитывает все свои шаги. Женился на женщине, которая старше него. Мальчишка, юнец, пацан — сделал предложение женщине, старше него. Ухаживал, добивался, завоевывал. Смог доказать, что достоин. Женился.

Объяснить это можно было только сильной страстью, обоюдной любовью, которая сводит с ума, которая не слушает доводов разума, слов друзей, родни, никого. Потому что в целом мире существуют только двое влюбленных, и больше никого.

«Любил ее, сохатый, — с горечью подумала Анька, рассматривая тонкие черты женщины, ее точеный носик и невероятной красоты губы — кажется, настоящие, не дутые. — Голову вместе с рогами терял. Что ж разбежались? Постарела? Надоела? Или она сама от него ушла? Акула сказал — не изменяла… Да и какое изменяла, какое ушла, если она так на него смотрит…»

Ингрид и в самом деле смотрела на Лося особенно; Анька со стыдом поймала себя на мысли, что сама не сумеет выразить одним только взглядом столько нежности, любви и печали одним только взглядом.

«Ну, я же и не королева красоты, и не модель, которые умеют играть своими лицами!» — сердито подумала Анька.

Ингрид стискивала трогательно-худенькие ладони, крутила на пальце кольцо, словно хотела спрятать его от нее, от Аньки, тактично скрывая, кем приходится Лосю, а Лось молча и зло сопел, исподлобья буравя Аньку взглядом, в котором, казалось, кипел ад.

— Ингрид сейчас уходит! — рявкнул Лось, делая над собой усилие и выбираясь из-за своей баррикады из стульев. Нет, он точно ее не бил — потому что для того, чтобы ухватить ее за локоть и потащить к выходу, он сделал над собой усилие. Огромное усилие, которое выписало на его лице остервенелую ярость и брезгливость — до тошноты, до помутнения.

«Господи Боже всемогущий, — подумала Анька в ужасе, отскочив с пути этой странной парочки. — Да что такого она натворила, что он такой злой?! Он орет, будто это она стреляла в Кеннеди…»

Ингрид, несмотря на то, что была соперницей Аньке, не выглядела ужасной злодейкой, порочной и коварной женщиной. Напротив — ее было отчего-то щемяще жаль. Она была красивая, но ужасно потерянная и какая-то надломленная; ее длинные стройные ноги при ходьбе дожали и подгибались, словно у загнанного жеребенка, и ее тихие отчаянные мольбы выдавали полное отсутствие сил бороться, хотя она пришла сюда именно за этим.

Вымолить у Лося хоть одно доброе слово. Но Лось остался глух к ее мольбам.

И на фоне ее беззащитной бессильности его кипучая ярость казалось просто ужасным, бессердечным зверством. Аньке было очень страшно, когда Лось проволок бывшую жену к выходу и там буквально оттолкнул от себя, словно бросая куль с грязным вонючим тряпьем. Что ж надо сделать, чтоб довести его да такого исступления, почти до истерики? А вдруг и Анька что-нибудь подобное выкинет? И что тогда — получит от Лося вместо поцелуя такую же слепую ненависть!?

«Елкины, ну не трансвестит же она, в самом-то деле! — мелькнуло в голове Аньки. — За это фееричное на*балово можно злиться, конечно, но ведь это не так?!»

— Уходи, — рыкнул Лось, даже трясясь от исступления. Он понимал, что его видит Анька, понимал, что пугает ее, изо всех сил старался держать себя в руках — и не мог. Словно наяву, Анька услышала еще один гаденький смешок Акулы. Кажется, он знал, как Лось реагирует на Ингрид и нарочно ее сюда послал, чтобы Анька полюбовалась на этот спектакль.

* * *

— Что случилось? — спросила Анька, когда двери за Ингрид закрылись.

— Ничего, — сухо ответил Лось.