— А чего же ты не прогонишь со своей земли мироеда? — спросила я, удивленная рассказом старого Дзабо.
— Эх, Назират, ты Назират, бедняцкая дочка! — с укором вздохнул Дзабо. — Окрутил он меня, обвел. Получилось, будто я сам по доброй воле все отдаю. В долгу я у него… И слово дал, на коране поклялся… Сказать стыдно… Цицка и тот без конца смеется…
— Погоди, вернутся Гайто и Аппе, тогда и разберемся, — пообещала я.
Тут в сельсовет ввалились веселые, румяные от мороза комсомольцы, разобрали мелкокалиберки Осоавиахима, взяли флаги.
— Все в сборе! — доложил радостный Умар. — Только Цицку жена в доме заперла. Но хлеб его мы везем… Еще Алимурзу не взяли с собой. Очень хотел.
— Ну и правильно! — одобрила я. — Поехали!
И заскрипели по мерзлой улице сотни колес.
Умар постарался, чтобы Диба ехала впереди всех. На второй арбе сидел он сам. Я пошла к сестренке, взяла вожжи в руки, винтовку положила на колени.
Диба заиграла на гармони, кое-кто стал подпевать. Откуда-то с хвоста обоза тоже донеслась музыка. А колеса громыхали по мерзлой земле, и казалось мне, будто все село двинулось в дорогу.
До узкого Грушевого проезда ехали спокойно. Но возле моста вдруг раздались выстрелы. Пули со свистом вжикали над головой. Лошадь захрапела и стала пятиться назад. Оборвалась песня, жалобно простонала гармонь. Я спрыгнула на землю, укрылась в ложбинке возле дороги.
Умар и Диба, ухватившись за руки, тоже бросились рядом в снег.
— Жива? — почти разом выдохнули они.
Послышались крики. Кто-то застонал. Где-то звонко, в страхе, заржала лошадь. И самой стало страшно.
— Умар, Диба, надо пробраться и посмотреть, может, кто из наших ранен? Пошли!
И мы, пригнувшись, а где и ползком стали пробираться к середине обоза.
— Вертайтесь в село! Иначе всех истребим! — донесся из-за моста незнакомый приглушенный голос.
— Трусы, негодяи! — крикнул Умар.
Выстрелы участились. Вдруг Умар схватился за руку.
«Убили!» — вздрогнула я.
Диба закричала так, будто ее саму смертельно ранили.
Я подбежала к Умару.
Он не стонал. Но из левой руки сочилась кровь. Я сорвала с головы косынку и быстро перевязала рану.
— Дай мне твою винтовку, Назират, — попросил Умар. К нам подбежало еще несколько парней.
— Чего в кучу собрались! — прикрикнул на них Умар. — Все к своим телегам! У кого оружие — идите на бандитов в обход! Их немного…
— Лошадь увели! — услышала я крик Дибы. — В сторону моста ушли!
Я невольно вскинула винтовку и выпустила всю обойму вслед бандитам. Вложила новую обойму.
Стало рассветать. Никто уже не стрелял. Огляделась я. Арба моя была опрокинута. Мешки продырявлены. Зерно рассыпано. Телега Умара тоже лежала на боку. И его лошади не было…
Умар стоял бледный. Повязка на руке пропиталась кровью и замерзла.
Диба дрожала. Наверное, больше от перенесенного страха. За Умара, бедняжка, переживала. Мы отвели его к ближайшей бричке.
— Лошадей жалко! — процедил Умар. — Но хлеб на станцию мы все равно отвезем…
— Конечно, отвезем, — согласилась я.
И тут мы увидели, как из-за моста парни выволокли какого-то человека. Тот упирался. Тогда его хлестали кнутом. Бандит!
Парни приволокли и поставили его передо мной. Глаза он уже не мог открыть, лицо распухло, шуба была изодрана, рукав оторван.
— Кто это?
— Не узнаешь, Назират? Жених, сын Тохти! Не успел удрать. С лошади упал. Тут мы его и схватили!
— Вот и карабин!
— Свяжите его! — приказала я. — Отвезем в Чека, там разберутся!
— Отпустите меня! — заканючил бандит. — Мы хотели только напугать вас, шутили…
— Значит, Умару в шутку прострелили руку? — спросила я и показала на Умара. — Лошадей в шутку угнали? Мешки с хлебом тоже в шутку кинжалами продырявили? Телеги перевернули в шутку? Не много ли шуток будет?
Умар выхватил у меня винтовку, приставил к груди бандита, закричал:
— Пристрелю, как бешеную собаку!
Я едва успела отвести дуло, как грохнул выстрел.
— Что ты делаешь! Нам нужно узнать его дружков!..
Лишь к вечеру добрались до станции. Ребята не столько огорчились нападением кулаков, сколько тем, что не увидели кино…
На другой день к нам зашел Алимурза.
— Эти бессовестные выродки хотели убить моего будущего зятя! — начал он с порога причитать. — Посметь стрелять в такого парня, как Умар! Первого на селе комсомольца!..
Он говорил еще что-то, но я уже не слушала, думала, зачем он старается, неужели хочет убедить меня, что волк стал овечкой. Наконец Алимурза как бы между прочим вытащил какую-то бумажку, сказал:
— Вы тут меня в кулаки записали, поторопились, пришлось области вашу ошибку исправлять… Обидели, конечно, меня не по-родственному, ну да ладно, на том свете сочтемся… Умара вот жалко…
— Умара оставь в покое! — оборвала я Алимурзу. — Лучше-ка отвези припрятанное зерно в Беслан и сдай подобру-поздорову…