Мои семейные обстоятельства (СИ)

— В случае неповиновения мне приказано привести силой, — неправильно толкует мое молчание начальник стражи. Я вскидываю голову и, слегка пошатываясь, встаю на ноги. Дядя непременно обрадуется, если меня босиком, в сорочке и спальном халате протащат по основной лестнице дворца. Но в моих силах не дать ему этого удовольствия. Начальник стражи соглашается немного подождать: столько, сколько нужно на смену одежды.

Моя сумка с вещами осталась в милом пансионе над уютным кафе, поэтому приходится надевать то, что приготовила Ланада. Горничная постаралась угадать с размером, но в последний раз я надевала такое традиционное платье давно, так давно, что толком и не помню уже.

В Викке с одеждой проще. На обучение принято носить стандартную форму зельедела — брючный костюм с удлиненным верхом, плотный фартук и перчатки. Единственное украшение одежды — разнообразные карманы. Цвет — темный, немаркий, а ткань — плотная с защитными вставками. Выделиться можно только формой и качеством защитных очков или маски. В свободное от учебы, а позже и работы, время я предпочитаю простые фасоны и недорогие модели. А еще хорошее платье стоит немалых денег, поэтому у меня в гардеробе их нет. Да и куда носить такую непрактичную вещь? Явно не в лес за травами.

Ланада приносит мне классический наряд радетельной: упрощенный, достаточно современный, но, тем не менее, слишком вычурный и закрытый, на мой взгляд. Самостоятельно его надеть практически невозможно, нужна помощь горничной, чтобы затянуть тесемки, застегнуть крючки и поправить слои юбки. Грудь тут же сжимает жестким корсетом. Ткань платья легкая, но ее слишком много для летней погоды. Высокий кружевной воротник плотно облегает горло. Мне хочется порвать его, оттянуть или сдвинуть, чтобы спокойно дышать и двигаться. Ланада шепчет о том, как мне идет этот наряд, но я чувствую себя как в западне.

Меня радует одно: что сейчас раннее утро и дворец спит. Конечно, за нами наблюдают, но, по крайней мере, нет этих жадных откровенных взглядов и шепота за спиной. Начальник стражи проводит меня по главной лестнице на третий этаж. Сначала нас встречает гулкой пустотой огромный зал территориального Совета. Я вспоминаю, как за этим столом собирались отец и его помощники, как в детстве мы играли между массивных кресел и толстых ножек стола, прятались за колоннами и в драпировках стен, и как впервые во главу стола сел Амир. В тот день старший брат не успел сказать ничего, кроме приветствия, все проблемы и вопросы разбирал дядя.

— Заходи. Садись.

Дядя встречает меня у дверей кабинета и спокойно, даже по-хозяйски заходит внутрь, как будто ничего странного в происходящем нет. Но для меня это кабинет отца и Амира. После смерти брата прошло совсем немного времени, а дядя уже так вольно распоряжается всем. Я смаргиваю подступившие слезы. Нужно выбросить все, что помешает мне, из головы. И Амир не просто погиб, его смерть была подстроена.

— Значит, вернулась, — со злостью говорит дядя. Мне становится не по себе от его внимательного взгляда. — Как только тебя позвал долг, ты вернулась не выполнить его, а чтобы кричать о несправедливости и прочей чуши. Я говорил своему брату, что ведьмы не воспитают из девчонки правильную радетельную — послушную, домашнюю и молчаливую. Он махнул на мои слова рукой, а я оказался прав. Вместо спокойного согласия ты скрывалась в подворотнях Феникса и надеялась на что? На чью-то жалость? Жизнь так не работает, девчонка!

Мне хочется кричать, очень хочется, но его напор и злые слова, то, как дядя нависает надо мной — это все уничтожает мои силы к сопротивлению. Кажется, еще немного — и я смогу ответить на все, что им сказано. Но момент не наступает, зато появляется дрожь… А, все верно. И из-за этого тоже я уехала из Феникса. Конечно, я уже не та неспособная дать отпор девочка, но все же прошлое не отпускает так просто.

— Где Левис? — дядя медленно опускается в кресло и демонстративно сжимает подлокотники старинной мебели.

— Не знаю.

— Почему-то я тебе верю, — хмыкает он. — Ты у нас никогда ничего не знаешь. Тебя даже об Амире спрашивать нет смысла. О чем вы там переписывались? О методах засушки травы и любовных стишатах? Дурная девчонка, будто бы твоего брата интересовало, что ты мешаешь в своих котлах и кто из однокурсников пригласил тебя на ужин!

— Вы читали письма! — возмущенно вскидываю голову. Но дядя лишь смеется:

— Конечно, читал. Ты думаешь, почему Амир ни слова не говорил о политике или экономике? Эти письма вряд ли бы дошли до адресата. Он был умным мальчиком. А ты как была не от мира сего, так и осталась.

Я закусываю губу. Дядя Леонард никогда не отзывался о нас с братьями в положительном ключе. Но к мальчикам, по крайней мере, не было такого презрения, как доставалось мне. И даже хорошо, что у дяди только один сын. Я всегда боялась представить, как жилось бы его родной дочери.

— Вот так и молчи, — хмыкает дядя. С улыбкой довольного жизнью человека встает и подходит к стене за креслом.