Мои скитания (Повесть бродяжной жизни)

А Шлема Финкельштейн наяривал на барабане утреннюю зорю. Сквозь густой пар казарменного воздуха мерцали красноватым потухающим пламенем висячие лампы с закоптелыми дочерна за ночь стеклами и поднимались о нар темные фигуры товарищей. Некоторые, уже набрав в рот воды, бегали по усыпанному опилками полу, наливали изо рта в горсть воду и умывались. Дядькам и унтеро-фицерам подавали умываться из ковшей над грудой опилок.

Некоторые из старых любили самый процесс умывания и с видимым наслаждением доставали из своих сундуков тканные полотенца, присланные из деревни, и утирались. Штрафованный солдатик Пономарев, пропивавший всегда все, кроме казенных вещей, утирался полой шинели или суконным башлыком. Полотенца у него никогда не было...

- Ишь, лодырь, полотенца собственного своего не имеет,-заметил ему раз взводный.

- Так что, где же я возьму, Трифон Терентьич? Из дому не получаю денег, а человек я не мастеровой.

- Лодырь ты, дармоед, вот что. У исправного солдата всегда все есть; хоть Мошкина взять для примеру.

Мошкин, солдатик из пермских, со скопческим, безусым лицом, встал с нар и почтительно вытянулся перед взводным.

- Мошкин от нас же наживается, по пятаку с гривенника проценты берет... А тут на девять-то гривен жалованья в треть, да на две копейки банных не разгуляешься...

- Не разгуляешься! - поддержал Ежов. Ежов считался в роте "справным" и "занятным" солдатом. Первый эпитет ему прилагали за то, что у него все было чистенькое, и мундир, кроме казенного, срочного, свой имел, и законное число белья и пар шесть портянок. На инспекторские смотры постоянно одолжались у него, чтобы для счета в ранец положить, ротные бедняки, вроде Пономарева, и портянками и бельем. "Занятным" называли Ежова унтер-офицеры за его способность к фронтовой службе, к гимнастике и словесности, обыкновенно плохо дающейся солдатам.

- Садись на словесность! - бывало командует взводный офицер из контонистов, дослужившийся годам к пятидесяти до поручика, Иван Иванович Ярилов.

И садится рота кто на окно, кто на нары, кто на скамейки.

- Митюхин, что есть солдат?

- Солдат есть имя общее, именитое, солдат всякий носит от анирала до рядового... - вяло мнется Митюхин и замолкает.

- Врешь, дневальным на два наряда!

- Что есть солдат? Пономарев?

- Солдат есть имя общее, знаменитое, носит имя солдата... - весело отчеканивает спрашиваемый.

- Врешь! Не носит имя солдата, а имя солдата носит.

- Ежов, что есть солдат?

- Солдат есть имя общее, знаменитое, имя солдата носит всякий военный служащий от генерала до последнего рядового.

- Молодец!

Далее следовали вопросы, что есть присяга, часовой, знамя и, наконец, сигнал. Для этого призывался горнист, который дудил в рожок сигналы, а Ярилов спрашивал поочередно, какой сигнал что значит, и заставлял спрашиваемого проиграть его на губах или спеть его словами,

- Сурков, играй наступление! Раз, два, три! - хлопал в ладоши Ярилов.

- Та-ти-та-та, та-ти-та-та, та-ти-та-ти-та-ти-та-та-та!

- Верно, весь взвод!

И взвод поет хором: "За царя и Русь святую уничтожим мы любую рать врагов!". Если взвод пел верно, то поручик, весь сияющий, острил:

- У нас, ребята, при Николае Павлыче так певали:

"У тятеньки, у маменьки просил солдат говядинки, дай, дай, дай"! Взвод хохотал, а старик не унимался, он каждый сигнал пел по-своему.

- А ну-ка, ребята, играй четвертой роте.

- Та-та-ти-а-та-тта-да-да! Словами!

- Вот зовут четвертый взвод, - поют солдаты.

- А у нас так певали: "Настассия - попадья", а то еще: "отрубили кошке хвост!".

Смеется, ликует, глядя на улыбающихся солдат. Одного не выносил Ярилов это, если на заданный допрос солдат молчал.

- Ври, да говори!-требовал он.

Из-за этого "ври да говори" бывало не мало курьезов. Солдаты сами иногда молчали, рискуя сказать невпопад. что могло быть опаснее, чем дежурство не в очередь или стойка на прикладе. Но это касалось собственно перечислений имен царского дома и высшего начальства где и сам Ярилов требовал ответа без ошибки и подсказывал даже, чтобы не получилось чего-нибудь вроде оскорбления величества.

- Пономарев! Кто выше начальника дивизии?

- Командующий войсками Московского военного вкруга, - чеканит ловкий солдат.

- А кто он такое?

- Его превосходительство.

- Генерал адъютант, генерал лейтенант...

- Ну?.. Не знаешь?

- Знаю, да по-нашему, по-русски.

- Ну!

- Генерал адъютант, генерал лейтенант...

- Ну!

- Крендель в шубе!

Уж через много лет, будучи в Москве, я слыхал, что Гильденштуббе называли именно так, как окрестил его Пономарев: - Крендель в шубе!

* * *

За словесностью шло фехтование на штыках, после которого солдаты, спускаясь с лестницы, держались за стенку, ноги не гнутся! Учителем фехтования был прислан из учебного батальона унтер-офицер Ермилов, великий мастер своего дела.