Мой сладкий негодяй. Книга 1 (СИ)

Глава 12

— Петрович! Почему стоим. У меня резекция через… — он кинул взгляд на наручные часы, подаренные когда-то еще отцом. — Двадцать минут.

— Станислав Алексеевич. — прогнусавил голос, искажённый электроникой. — Не положено. В больнице объявлено чрезвычайное положение. Набежали следователи и всех сказали заблокировать до выя… — Судя по звуку ему стало трудно подбирать слова, что и не удивительно. Алкоголь давно и прочно поселился в его мозгу, разъедая его и портя жизнь.

— Я понял, не тужься, — Стас посмотрел на побледневшую Машу. Главное, чтобы не истерила.

Он задумался на мгновение и услышал, как звякнула бутылка и затем стакан. Эти звуки отдавались в его взвинченном мозгу головной болью. Его еще не отпустило после близости с Машей, но сознание было чистым. Ему требовалось поразмыслить.

— Стас…

— Помолчи. Лунского опять убить пытались, теперь на искусственной вентиляции лёгких лежит.

— Кому нужно убивать психа? — тихо спросила она и Стас, посмотрел прямо ей в глаза, задавая себе тот же вопрос. Но вот у него в отличие от Маши был ответ.

Он не жилец, а вот его сердце вполне себе функционирует. Нормальное здоровое сердце, подходящее для пересадки. Пересадки нуждающейся девочке.

Страшная правда открывшаяся ему могла испугать, но порождала лишь покалывание в пальцах от предвкушения успеха. Он мог и дальше оставить Лунского на искусственной вентиляции и забрать сердце. Да, тогда план недоброжелателя удастся, но разве Стаса должны беспокоить чьи-то планы, когда на кону жизнь девочки Ани Пушкаревой?

Он задышал чаше, в, а голове уже стал складываться план предстоящей операции.

— Петрович, — позвал он лифтёра. — Кончай бухать. Дело есть на пару тысяч.

— Вот так бы сразу.

Стас услышал сзади смешок, и обернувшись, заметил, что Маша рассматривала свои белые носки и про себя чему-то улыбалась.

Милая, но сейчас не до нее.

— Марину сюда. Любой ценой, и неплохо бы в обход следователей.

— Дело жизни и смерти? — промямлил Петрович, пытаясь придать голосу твёрдости.

— Мы же в больнице. Тут от каждого дела веет смертью. — с ехидцей в голосе проговорил Стас. Размышлять о философской стороне бытия не было времени. — Давай живее и накину еще тысячу.

Он услышал, скрип кресла, топот ног и с облегчением вздохнул. Оставалось надеяться, что доблестная стража не повяжет лифтера за разящее на пару метров амбре. Тот вообще редко просыхал, но что поразительно лифты всегда работали исправно. Петрович держался за свою работу получше любого вируса в человеческом организме. Никому не хотелось оказаться на улице.

Посмотрев в отражающую поверхность стену Стас уловил силуэт, так и не сдвинувшийся с места за весь разговор с лифтером.

Обернувшись, Стас посмотрел на замершую девушку. Она не спускала с него больших глаз, словно старалась закрасться в самую суть. Это пока никому не удавалось. Мысль, что она окажется первой на удивление не была раздражающей.

Хреново.

— Вы что-то задумали, — выложила она, наконец утверждение. Всего одно, хотя по ее напряжённому лицу было видно, что сотни вопросов, как птицы в клетках, рвутся наружу из её маленького рта.

— Верно, — ухмыльнулся Стас, чувствуя, что от нервного возбуждения дрожит всё тело. — Если все удастся, я впервые самостоятельно сделаю пересадку сердца.

— О, — она явно такого не ожидала. Возведя глаза к плоской лампе в потолке лифта, Маша закусила губу. Стас сдержал рвущийся наружу смешок. Любопытство, как говорится, не порок.

— Ну спрашивай.

— Если я начну, то вряд ли смогу остановиться, — предупредила она его и поразила блеском в глазах. От её взгляда, такого искреннего и невинного внутри всё закипало.

Дай только возможность остаться с тобой наедине, когда голова не будет занята работой и я тоже не смогу остановиться.

— Тогда задай главный вопрос. То, что спросила, если бы… умирала.

Маша широко раскрыла глаза, удивляясь подобному сравнению. Но это было самое верное. Лишь перед смертью люди начинают говорить настоящую правду, признаваться в проступках, умолять о прощении, жалеть о несделанном. Она сжала губы, обдумывая, чтобы спросить.

Стас был уверен, что она захочет узнать, о его к ней отношении. И у него даже был готов ответ, но она безмерно его изумила, когда открыла рот.

— Почему это так важно для вас: сделать пересадку? Чем эта операция отличается от всех остальных?

Стас задумался, не отрывая взгляда от такого спокойного красивого лица. Ему понравилось, что она не мешала ему, не устраивала истерик, словно знала, насколько важна для него работа. Чувствовала.

Что ей рассказать?

Как дрожат руки от предвкушения перед операцией? Или о гипертрофированном желании все жёстко контролировать и бессильной злости когда не получается? Или о приятном чувстве, когда сердце, заведённое твоими руками начинает биться?

Он опустил взгляд на стройные ноги, белые носки, скрывающие натруженные пальцы. Они действительно не портили ее внешности, но говорили о многом.