Мой снежный рай

– Да, это так, сэр, но дело не в деньгах. Я просто люблю горы и лыжи, и хочу на время сменить обстановку.

Недоверие в глазах чуть притихает, но начинается новая серия вопросов.

– Вы давно катаетесь на лыжах?

– Да, более пятнадцати лет.

– Назовите несколько курортов, где вы катались.

– Вейл, Кистоун, Шамони…

Знакомые названия, похоже, успокаивают клерка. Я чувствую, что уже близок к успешной сдаче экзамена.

– Это для вас разновидность отпуска?

– Да сэр, можно и так сказать. Мне в самом деле нужно сменить обстановку.

Пауза.

– Ну что ж, мистер Антонов, история необычная, но… почему бы и нет.

Он черкает что-то на анкете, забирает вызов из Сноулэнда, и протягивает мне назад мою остальную кипу, так и не раскрыв ее.

– Вы можете получить свой паспорт с визой завтра.

– Спасибо сэр!

– Удачи.

Слава тебе господи. Вот какой дотошный попался, мог ведь и зарубить мой запланированный снежный рай.

20 ноября

Бланка открыла глаза. Было семь утра, весеннее солнце нарисовало расходящиеся тени и лучи на потолке, через приоткрытое окно доносилось чириканье воробьев и шорох метлы в руках отца, убирающего дорожки во дворе.

Сегодня финальный тест, и четыре года обучения будут позади.

Бланка потянулась и сочла, что можно еще поваляться и повспоминать что-нибудь хорошее за последний год.

Сказать по правде, год был довольно тягомотный. Семинары, лекции, тесты, работа (она подрабатывала ассистентом), снова лекции… Честно говоря, она частенько скучала по прошлым веселым временам и по Марко, особенно в начале года, вскоре после их расставания. Они иногда виделись в университете, случайно встретившись в коридоре или библиотеке, и всегда здоровались, как друзья, но никогда не разговаривали. Она давно уже твердо решила, что никогда не станет женой фермера… чтобы застрять навсегда в дальнем углу Патагонии, слушать разговоры о ценах на мясо и шерсть, о дорожающих кормах, об идиотах в правительстве и о футболе. Это были основные темы, которые обсуждались в компаниях местных мужчин в возрасте от двадцати до семидесяти, за исключением ее отца, который частенько затевал за семейными ужинами беседы о книгах, кинофильмах и разных странах.

Марко был хороший парень, добрый, симпатичный, серьезно относящийся к делам и учебе, но он не был исключением из правил – мог просидеть целый вечер в баре, потягивая пиво и наблюдая футбольный матч, и не понимая, какого рожна Бланке не сидится, когда всем вокруг и ему так кайфово. Конечно, если уж она-таки вставала и говорила, что уходит, он шел ее провожать, но… видно было, что пиво, матч и приятелей ему бросать очень жалко. А если Бланка украдкой показывала ему на какого-нибудь недавно появившегося в городке иностранца, и мечтательно шептала «Вот бы узнать, где и как он жил, что видел и как разбогател…», он пожимал плечами, усмехаясь. Мало ли как разбогател… чего он сюда приперся? сидел бы там у себя в Европе или Азии… очень уж он не похож на нас, местных… Это все не говорилось вслух, но легко читалось в его глазах.

Им в самом деле было хорошо вместе… некоторое время (кажется, примерно семестр?), пока новизна и острота ощущений не притупилась, и Бланка стала понимать, что в далекой перспективе их устремления очень разные. И, решившись, постаралась ему все объяснить. Да, это было нелегко, но Бланке казалось, что Марко и сам понимает, насколько им будет трудно вместе.

Вот тебе раз, хотела вспомнить что-то приятное, и стала думать о Марко.

Бланка снова потянулась, и вскочила с кровати. Пора под душ, одеваться и в университет. Там она выпьет кофе с фланом и у нее еще останется достаточно времени, чтобы выбрать хорошее место в аудитории и морально подготовиться к тесту.

27 ноября

Последние дни перед отъездом мне уже стало лучше, очевидно моя депрессия испугалась предстоящего путешествия и на время затаилась. Я приостановил практику дневного засыпания на диване, проводил последние встречи с заказчиками, ругался по телефону с поставщиками, подписывал тысячи счетов и актов и устраивал выволочки работникам, все как в старые добрые времена. Витька, похоже, смирился с тем, что ему придется отдуваться в одиночку ближайшие четыре месяца. Мы с ним провели два интенсивных совещания, на которых он был посвящен в детали и нюансы моих проектов, чтобы это проекты не загнулись в мое отсутствие.

Но я чувствовал, что силы на эту бурную деятельность у меня проявились только в связи с возбуждением от предстоящей смены обстановки. В моем воображении возникали картины заснеженных склонов, милого горного городка и моего романтического лифт-операторского труда вперемежку со стремительными спусками, и это вселяло в меня невиданную энергию.

Наконец, на работе все было утрясено, насколько это было возможно, Витька пожал мне руку и буркнул «счастливого путешествия», домработница была проинструктирована по поводу дома и автомобиля, обе мои (бывшие) женщины, а также родители были проинформированы о моих планах.