Мой старший брат Иешуа

Ирод рассчитывал застать там Антония, но, увы, Антоний уже отбыл в Рим – в Риме его ждали совершенно неотложные дела. Может быть, оно и к лучшему, поскольку Антоний воспламенился страстью к Клеопатре, египетской царице, дочери царя Птолемея Авлета и недавней возлюбленной Гая Юлия. Говорят, Клеопатра не была красива, но поражала мужчин живостью характера, умом и необыкновенной доброжелательностью. Она владела почти забытым ныне женским искусством занимать мужчин беседой – при том, что познания ее были обширны и точны. Тетя Элишбет говорила мне, что когда-то во всем эллинском мире многих девочек специально обучали и риторике, и музыке, и стихосложению, и драматическому искусству, и истории, и многим другим умениям поддерживать к себе интерес. Но после кровопролитных греческих раздоров образование пришло в упадок, и более всего – образование женское. Многие эллинки и ныне не умеют читать, а считают на пальцах. В Иудее есть специальные храмовые школы для девочек, но там обучают другому. И только грубые римлянки, как ни странно, оказываются самыми грамотными…

Устоял ли Ирод перед очарованием Клеопатры, сказать трудно, а пожалуй, что и невозможно. Сам он говорил, что устоял, но тогда совсем непонятно, зачем она к нему приезжала впоследствии. Оронт полагал, что Ирода и Клеопатру связало глубокое чувство роковой неутоленной любви, и в особо трудный час один бросался на выручку другому, забывая обо всем. Но при этом Ирод любил и Антония…

Пробыв у Клеопатры около трех седмиц, Ирод воспользовался ее помощью, зафрахтовал небольшое торговое судно и ринулся в бурные зимние воды. У берегов Родоса судно налетело на камни; к счастью, люди спаслись, но Ирод потерял все, что имел с собой. Кто знает, как повернулась бы судьба, но именно в это время и по схожей причине на острове оказались его друзья, Саппин и Птолемей; втроем они сумели изыскать достаточно средств, чтобы не только снарядить корабль, но и оказать помощь городу, страшно разоренному войной Антония и Октавиана с Кассием.

Друзья прибыли в Италию, в порт Брундизия. Там им стали известны подробности недавних трагических событий, а именно мятежа, поднятого женой Антония, Фульвией, и его младшим братом против Октавиана – и чуть было не состоявшейся войны самих Антония и Октавиана, с трудом разрешенной к миру стараниями легионеров-ветеранов; здесь, в Брундизии, и был подписан мир. Для закрепления мира Антоний женился на сестре Октавиана, Октавии; пять дней назад все они отправились в Рим праздновать успех дипломатии.

Ирод поспешил следом. Имело смысл ковать это железо, пока оно горячо.

Ирода Антоний принял в бане. Из бани Ирод вышел царем Иудеи – совершенно неожиданно для себя, поскольку знал щепетильность римлян в вопросах крови. Слушанья в Сенате были пустой формальностью. Впрочем, Ирод использовал трибуну Сената для того, чтобы показать себя лучшим другом Рима, чем ставленник Парфии Антигон, и заодно донести до римлян свою версию произошедшего в саду дворца сидонского царя. Дворец превратился в тюрьму, безобразная драка – в хладнокровно подготовленное убийство (и хуже того: якобы к раненому и распростертому на ложе скорби Фасаэлю ночью пробрался сам Антигон и под видом лекарства втер в его раны яд), а парфяне предстали дураками и скаредами, продавшимися Антигону за жалкие тысячу талантов серебра и пятьсот женщин – причем ни то, ни другое им не досталось, поскольку Ирод сумел вывезти серебро и вывести женщин! И сейчас и серебро, и женщины хранятся в безопасном месте!

…Надо сказать, что место это назвать безопасным было трудно. Хотя Масада и неприступна снаружи, но в случае осады имела слабое место: в ней не было источников воды. Вода хранилась в огромных бассейнах и подземных цистернах, а попадала она туда только с небес; все кровли крепостных строений были оборудованы желобами и водостоками, чтобы ни одна капля не пропала даром. Для нормального гарнизона этой воды, запасенной в дождливые месяцы, хватало на весь год; но на этот раз в крепости скрылось больше тысячи человек; и дожди, как назло, были скуднее обычных лет. Через три месяца началась жажда.

Иосиф оставил записки о той осаде, и однажды я их прочла. Было очень страшно читать, хотя он писал необыкновенно холодно и ровно. Может быть, поэтому и страшно. В некоторых подземных цистернах оставалась грязь – местами по пояс, местами по грудь, ее вычерпывали и откидывали на простыни, чтобы хоть как-то отделить воду от гнили. В грязи копошились бледные черви. Каждому сидельцу крепости доставалась маленькая чашка вонючей слизистой жижи.

Начался мор. Гробницы скоро переполнились. Пришлось вырубать новые.

Через две седмицы сделали первую вылазку. Пошли днем, когда разбойники и солдаты Антигона разомлели от жары и спали. Некоторых убили, остальных отогнали и опустошили придорожный источник, вычерпали до дна, таская воду в крепость за десять стадий кувшинами, мехами и даже корытами для омовений. И когда опомнившиеся разбойники вернулись, мало кто из воинов решился выпустить кувшин и взяться за меч…