Мой старший брат Иешуа

Понятно, что в смутные времена такие поездки были нечасты, а когда все успокоилось – затруднены тем, что народ перемешался, и трудно было узнать, кто где живет. Сразу после отрешения Архелая от власти римляне провели перепись населения и имущества, но понадобился еще год, чтобы новый первосвященник Ханан бар-Шет – первый за многие и многие годы первосвященник из ортодоксальных саддукеев, из не-боэциев – переборол высокомерие и попросил сирийского наместника Квириния предоставить результаты переписи для нужд Храма. Вскоре он их получил – правда, не полные, а касаемые исключительно евреев. Но и этого было вполне достаточно.

Поскольку Храм сам еще раньше ввел перепись тех, кто приезжал на праздники, то сравнение результатов было обескураживающим. Лишь пятая часть мужчин чтила Закон в достаточной мере и лишь двенадцатая часть женщин. Остальные проводили праздники у своих очагов, опасаясь надолго оставлять их холодными.

Мы всей семьей не ездили в Иерушалайм ни разу, хотя жили близко. Ездил только отец, но и он никогда не задерживался там на полный срок, а лишь на день или два.

Поэтому раббуни Шаул был почти гневен, когда входил в наш двор.

Да, говорила ли я про устройство нашего еммаусского дома? Кажется, нет. Дом выделялся из прочих тем, что стоял в глубине квартала, отделенный от улицы широким, в двадцать шагов, садом с фруктовыми деревьями и кустами роз. Сад огораживала деревянная решетка, увитая плющом и диким виноградом. Слева, впритык к соседскому дому – там жил трехпалый плотник Авва, – была калитка, и от калитки мимо сада и мимо дома, на задний двор, шла дорожка, мощенная торцами толстых пней; эту дорожку сделал Давид, отец отца, когда был еще молодым. От времени и солнца дерево стало походить на кость, и кольца на нем стали выпуклыми под пальцами. Пока дерево жило, каждый год прибывало по одному кольцу. На некоторых пнях я насчитывала шестьсот пятьдесят колец. Около этой дорожки я стала понимать, что такое древность. На покупателей это тоже производило впечатление.

Сам дом был частью сложен из ракушечного камня, а частью сколочен из дерева – то есть как и большинство домов в царстве; дома из одного только камня я видела лишь в Иерушалайме и в Кесарии, да еще в Петре, – ну и в Риме, конечно, – но и здесь дедушка Давид проявил свой талант делать все иначе и лучше, чем прочие разные. Обычно, выведя кирпичные или каменные стены, строители клали на них поперечные балки, выступавшие за пределы стен на два-три локтя. На эти балки опирался каркас, который обшивали изнутри и снаружи толстыми досками; плоскую крышу закатывали смесью глины с известью или песка с цементом. Строение получалось стойким к жаре и дождям и приятным, воздушным для проживания, но, на радость плотникам и лесоторговцам, не слишком долговечным; и редко можно было видеть дом, на котором ровная природная чернота старых досок не нарушалась бы желтыми и светло-серыми полосами. Дедушка же сделал не так: второй этаж покоился на могучих дубовых столбах, пяти по короткой стороне дома и восьми по длинной, и стены его были сложены из цельных стволов смолистой родосской сосны, которые с годами не чернели, а оставались цвета старинной бронзы. Крыша была на греческий манер устроена со скатом и устлана, наподобие рыбьей чешуи, небольшими дощечками из граба. Когда дул ветер, он шевелил эти дощечки, и дом наполнялся тихим шепотом…

Ах, да. Раббуни Шаул.

Близнецам, Иосифу и Яакову, исполнилось полгода. Мы с Иешуа изо всех сил помогали родителям, но выдался час, когда мы играли в саду: Иешуа учил меня подбрасывать и ловить кожаные мячики, насыпанные песком. Он легко управлялся с семью; я никак не могла осилить больше трех, да и те постоянно роняла.

– Не думай о руках! – говорил он. – Забудь про руки и смотри только вверх. Руки тебе мешают. Расслабься, как будто хочешь уснуть…

Мои мячики продолжали падать. Я не могла забыть про руки, и они продолжали мне мешать. Потом мы увидели старика с посохом и в длинных белых одеждах. Он стоял давно, переводил взгляд с Иешуа на меня и обратно, и тут со мной в первый раз случилось то, от чего я потом страдала в своей жизни много раз: я увидела все его глазами. Мальчик и девочка, наверняка брат и сестра, но до чего не похожи: он худой, бледный и белокурый, она – толстая, черная волосом и дочерна загорелая. И если у них одна мать, то один ли отец? А если не один, то чего же стоит храмовое воспитание?..

Тут появились родители, заговорили обрадованно, приветствуя такого гостя, он знаком велел им замолчать, стукнул посохом о деревянный торец – удар разнесся, кажется, по всей округе, так он был звонок, – и спросил, показывая рукой на нас:

– Мирьям?!!