Мои странные мысли

– Ох, Мевлют! Неужели ты так и не понял, что в этом городе права не значат ровным счетом ничего, здесь всем важна только выгода, – с улыбкой отвечала Ведиха. – А если хочешь что-то взять по праву, оно будет твоим только через десять лет. Давай уже, подписывай. Тебе дают все, о чем ты просил, так что хватит жаловаться.

– Ничего не подписывай, пока не прочитаешь, – подала голос Самиха за спиной мужа, но, когда она сама увидела цифру «шестьдесят два», она тоже просияла.

Мевлют взял ручку и подписал договор. Ведиха по мобильному сообщила об этом Коркуту. Когда все было закончено, она протянула Самихе коробку с пирожками, которые купила по пути. Родственники уселись пить чай, заваренный Самихой, и ждать, когда закончится дождь. Ведиха рассказала им всю историю от начала до конца, смакуя каждый момент. Поначалу Коркут и Сулейман очень злились на Мевлюта. Хотя Ведиха умоляла их, дело уже шло к суду. Неожиданно Коркуту позвонил сам старый Хаджи Хамит Вурал, который узнал о происходящем.

– Хаджи Хамит мечтает построить на Дуттепе, неподалеку от нашего старого дома, огромную башню, намного выше двенадцатиэтажных домов, – сказала Ведиха. – Поэтому он велел Коркуту: «Дайте вашему двоюродному брату все, о чем тот просит». Хаджи Хамит не сможет начать строить эту башню и заключать с кем-либо договоры на ее строительство до тех пор, пока не будут построены все двенадцатиэтажные дома.

– Будем надеяться, что это не ловушка, – сказала Самиха.

Позднее Самиха показала договор адвокату и убедилась, что никакого подвоха не было. Они переехали в Меджидиекёй, в квартиру, располагавшуюся неподалеку от работы Мевлюта. Но мыслями Мевлют остался в их старом доме на Кюльтепе. Несколько раз он ходил посмотреть на него: не поселились ли там бездомные, не влез ли вор, хотя брать там было совершенно нечего. Все, что было ценного в доме, Мевлют продал – от дверных ручек до кухонной раковины.

Ближе к концу лета бульдозеры строительного холдинга Вуралов приступили к сносу домов на Кюльтепе, и каждый день Мевлют ходил туда. Первый день работ начался с официальной проправительственной церемонии, на которую пригласили журналистов. Выступил с речью сам мэр города. В последовавшие жаркие летние дни работа закипела: старые дома исчезали в облаках пыли. Мевлют видел людей, которые, пока сносили их дома, плакали, смеялись, отворачивались, затевали ссоры. Когда подошла очередь его родного однокомнатного дома, сердце Мевлюта ёкнуло. Он стоял и смотрел. Все его детство, все съеденные когда-то обеды, все выполненные уроки, все домашние запахи, храп спящего отца и сотни тысяч других воспоминаний, которые и составляли его жизнь, разлетелись на мелкие куски от единственного удара бульдозерного ковша.

Часть VII (25 октября 2012 года)

…меняются стены,
Как ни грустно, быстрей наших бренных сердец…

Шарль Бодлер. Лебедь

Я могу размышлять, только когда шагаю. Стоит мне остановиться, как мои мысли тоже останавливаются; мой разум работает только совместно с ногами.

Жан Жак Руссо. Исповедь

Форма и обличье города Я могу размышлять, только когда шагаю

Теперь они жили все вместе в одном двенадцатиэтажном жилом доме на вершине Кюльтепе, в котором было шестьдесят восемь квартир. Квартира Мевлюта и Самихи на втором этаже была единственной, которая выходила окнами на север и не имела вида на Босфор. Дядя Хасан и тетя Сафийе жили на первом этаже, Коркут и Ведиха на девятом, а Сулейман с Мелахат – на двенадцатом. Иногда они встречали друг друга на входе, где беспрерывно куривший привратник ругался на мальчишек, игравших перед дверью в футбол, а иногда в лифте, где, обменявшись приветствиями и любезностями, вели себя так, будто давно привыкли жить вместе в современном здании. На самом деле всем им было весьма неловко и все они были недовольны.