Мои странные мысли

Перед глазами Мевлюта возвышалась громадная стена из окон. Город, могущественный, дикий, пугающе реальный, по-прежнему казался недостижимым – даже для него. Сотни тысяч окон казались ему бесконечным множеством глаз, которые следят за ним. Они меняли цвет в течение дня, а по вечерам освещали сумерки светом, отдаленно напоминавшим дневной. Ребенком он любил смотреть издали на огни большого города. Они казались ему волшебными, завораживали. Высота была прекрасна, хоть и пугала. Стамбул до сих пор мог заставить Мевлюта вздрогнуть.

За бетонным занавесом из новых высоток угадывались смутные очертания старого Стамбула, каким Мевлют его помнил с первого дня в городе. Но даже там, вдали, тут и там вырывались из-под туманного покрова блестящие иглы башен.

Каждое из этих зданий подсвечивали ночью – так же ярко, как и мечеть Сулеймание; это сияние образовывало над городом сияющий ореол, который переливался от медово-золотого до горчично-желтого. Иногда по ночам нависавшие низко облака отражали нежно-лимонный свет города, словно странная лампа, освещавшая город с неба.

На фоне этого клубка огней было трудно различить Босфор до тех пор, пока прожекторы какого-нибудь судна, похожие на частые навигационные огни далеких самолетов, мелькнув, на мгновение не освещали все вокруг. Мевлют ощущал, что свет и тьма в его мыслях похожи на вид ночного города. Может быть, именно поэтому он уже сорок лет выходил на ночные улицы продавать бузу, и ему не важно было, сколько он заработал.

Именно так Мевлют понял истину, которую знал уже сорок лет: прогулки по ночному городу напоминали ему прогулки в собственных мыслях. Когда он разговаривал со стенами, с рекламными щитами, тенями, странными и загадочными предметами, которые невозможно было различить в темноте, ему казалось, будто он разговаривает сам с собой.

– Что случилось, на что ты так смотришь? – Его отвлек голос вышедшего на балкон Сулеймана. – Ты что-то потерял?

– Нет.

– Красиво, правда? Но я слышал, что ты собираешься покинуть нас и уехать в Чукурджуму.

Мевлют вернулся в комнату и увидел, как Самиха, взяв отца под руку, ведет его к двери. За последние несколько лет тесть сильно постарел, разговаривал теперь очень мало и после двух стаканчиков ракы всегда сидел, как послушный мальчик, рядом с дочерьми. Мевлют удивлялся, как старик сумел сесть самостоятельно в деревне на автобус и добраться до Стамбула.

– Отцу стало нехорошо, мы уходим, – сообщила Самиха.

– Ну что, Мевлют, я слышал, ты покидаешь нас? – сказал Коркут на прощание.

– Многие хотят купить бузы в холодный праздничный вечер, – ответил Мевлют с порога.

– Я не имею в виду сегодня. Я слышал, что вы собираетесь уехать отсюда и поселиться в Чукурджуме.

Мевлют промолчал, а Коркут продолжил:

– Ты не должен бросать нас вот так и уезжать.

– Я уеду, – произнес Мевлют.

В лифте, в котором постоянно играла музыка, Мевлюта огорчил усталый вид тестя, но больше всего его огорчила Самиха. Внизу, у себя в квартире, он молча, не говоря жене ни слова, собрал принадлежности для бузы и отправился в город.

Спустя полчаса он достиг окраин Ферикёя, с надеждой веря, что улицы, куда он идет, вскоре поведают ему удивительные истории. Самиха ранила его сердце, напомнив, что были времена, когда она его не любила. В такие минуты, когда он бывал огорчен и когда в нем поднималась волна сожаления за все жизненные неудачи и недостатки, разум Мевлюта сам собой принимался перебирать в памяти дни, проведенные с Райихой.

– Бууу-зааа! – кричал Мевлют пустым улицам.

В последнее время каждый сон, в котором Райиха снилась ему, заставлял его решать одну и ту же проблему: Мевлют знал, что Райиха ждала его в старом деревянном особняке, похожем на старинный османский дворец, но Мевлют, обойдя множество улиц, стучался во множество дверей и все никак не мог найти особняк, в котором жила Райиха, и кружил на одном месте. Между тем улицы, по которым он только что проходил, менялись, и, чтобы найти нужную дверь, ему нужно было вновь проходить их, так что его долгое путешествие продолжалось бесконечно. Иногда, шагая по ночным улицам с бузой, Мевлют переставал понимать, наяву ли он шагает или продолжает жить в этом сне.

– Бууу-зааа!

Ребенком и подростком Мевлют поверил, что загадочные предметы, которые он замечал на улицах, часто бывали фрагментами его собственных мыслей. Однако тогда он сознательно представлял их себе. Позднее он начал замечать, что существовала иная сила, которая помещала его мысли и мечты к нему в сознание. А за последние несколько лет Мевлют совсем перестал видеть разницу между своими фантазиями и тем, что он видел на ночных улицах: казалось, все это соткано из одной материи. Это было приятно – и стаканчик ракы, выпитый у Сулеймана, только усиливал эти ощущения.