Мои странные мысли

– Не торопись с ответом. Ты один надрывал здесь спину в Стамбуле. У тебя есть право на городскую ренту.

В кармане Мевлюта зазвонил телефон, и Мевлют вышел под дождь.

– Я увидела, что ты звонил, что случилось? – спросила Самиха.

– Все плохо, – ответил Мевлют.

– Не позволяй им запугать тебя, – сказала Самиха.

Мевлют повесил трубку, чувствуя раздражение, и вернулся в магазин.

– Я ухожу, дядя Хасан! – сказал он.

– Как хочешь, сынок! – сказал дядя Хасан, продолжая складывать газеты. – Все равно все будет так, как угодно Аллаху!

Мевлюту очень хотелось бы, чтобы дядя вместо этого сказал: «Подожди еще немного, мальчики скоро остынут и вернутся». Он злился и на него, и на Самиху, из-за которой оказался в таком положении. Еще он злился на Коркута с Сулейманом и на Вуралов, но больше всего – на самого себя. Если бы он хотя бы сейчас ответил согласием на предложение дяди Хасана, он бы наконец получил дом, которого заслуживал. А теперь он не мог быть уверен ни в чем.

Пока Мевлют шел под дождем по извилистой асфальтовой дороге (раньше здесь шла грязная грунтовка) мимо продуктового супермаркета (раньше тут была лавка старьевщика), затем спускался по лестнице (раньше ее тут тоже не было) в сторону широкой улицы, которая вела на Кюльтепе, он думал о Райихе, думал о ней постоянно, каждый день. В последнее время она стала чаще являться ему в снах. Сны эти были тяжелыми, полными неизбывной тоски. Ему все время снилось, что их с Райихой разделяют бурная река, огонь или темнота. А затем темнота вдруг превращалась в какой-то непроходимый лес, совсем так же, как внезапно справа от него появились сейчас уродливые высотки. Мевлют во сне понимал, что среди деревьев в том лесу водятся собаки, что там находится могила Райихи. Забыв о своей боязни собак, он шел к ней, а потом внезапно замечал, что его любимая на самом деле рядом с ним, смотрит на него, и на этом сон всегда обрывался, и он просыпался, испытывая счастье, а сразу за ним и горькую боль.

Если бы Райиха ждала его дома, она нашла бы для него правильные слова, чтобы утолить его страхи и печали. А вот уж если Самихе что-нибудь втемяшится в голову, она обычно перестает что-либо замечать и слышать вокруг себя, и уже это одно ее упрямство вызвало у Мевлюта тревогу. Теперь он мог оставаться самим собой, только когда продавал бузу по ночам.

В садах многих расселенных домов теперь красовались таблички с надписью: «Собственность „Вурал Япы“». Когда Мевлют только приехал в Стамбул, склон на месте главной улицы, которая вела на Кюльтепе, был совершенно пуст. Отец отправлял Мевлюта сюда собирать сухие ветки, деревяшки и грязную бумагу на растопку. Теперь по обеим сторонам дороги высились уродливые шести-семиэтажные гедже-конду. Когда эти здания только строили, они были трех– или четырехэтажными. Но с годами владельцы надстроили так много незаконных этажей (которые давили на и без того слабый фундамент), что теперь было бы невыгодно снести их и построить на их месте новые высотки. И поэтому владельцам этих домов новый закон о разрешении на двенадцатиэтажное строительство не давал ничего. Строительные компании не горели желанием начинать с ними какие-либо переговоры. Коркут как-то говорил Мевлюту, что эти ужасные дома портят облик Кюльтепе и Дуттепе, имидж района и влияют на уровень цен новых квартир, которые будут построены. Остается единственная надежда: следующее землетрясение разрушит их.

После землетрясения 1999 года Мевлют иногда ловил себя на размышлениях о «большом землетрясении», которое пророчили эксперты, утверждавшие, что оно неизбежно разрушит весь Стамбул. В такие моменты он чувствовал, каким эфемерным, преходящим является этот город, в котором он провел сорок лет своей жизни. Он проходил мимо тысяч и тысяч его дверей, видел тысячи его домов, и такой же преходящей, как и Стамбул, была и сама жизнь. Мевлют понимал, что в один прекрасный день исчезнут с лица земли и новые высотки, выросшие на месте старых лачуг гедже-конду, вместе со всеми живущими в них людьми. Иногда день, в который исчезнут все люди и все дома, ясно представлялся Мевлюту, и тогда он чувствовал, что ему больше совершенно ничего не хочется делать и что больше он ничего не ждет от жизни.

Но гораздо чаще, как в те счастливые годы, когда они были вместе с Райихой, ему казалось, что город никогда не изменится и что его работа на улицах Стамбула позволит ему когда-нибудь получить собственное место, что он научится подстраиваться под город. Именно так все и сложилось. За последние сорок лет приехало еще десять миллионов человек, которые тоже остались в этом городе, и Стамбул совершенно изменился.