Мои странные мысли

Мужской лицей имени Ататюрка на Дуттепе был расположен в низине у дороги, связывавшей холмы со Стамбулом. Матери семейств за развеской свежевыстиранного белья, тетушки за раскатыванием теста, безработные мужчины за картишками или океем[19] в чайных кварталах, расположенных вдоль Боклу-Дере, на холмах, быстро обрастающих лачугами, прекрасно видели оранжевое здание школы и тамошних учеников, которые в большом школьном дворе все время занимались физкультурой (в резиновых кедах, штанах и рубашках) под руководством Слепого Керима, школьного учителя физкультуры. Ученики и учитель казались издалека маленькими цветными живыми точками. Когда звенел звонок на перемену, не слышный на окрестных холмах, сотни учеников высыпали на школьный двор. Через некоторое время звенел еще один звонок, и школьники мгновенно исчезали. Все холмы слышали, как более тысячи глоток каждое утро на построении вокруг бюста Ататюрка хором выводят «Марш независимости»[20]. Зычное эхо молодых голосов звенело между холмами, слышное в каждом доме.

Каждое утро, перед тем как звучал гимн, на крыльце лицея появлялся директор Фазыл-бей и держал перед учениками речь об Ататюрке, о любви к родине, к нации, о великих турецких победах, память о которых будет жить вечно (особенно он любил упоминать кровавые завоевательные битвы, как, например, при Мохаче[21]), и призывал учеников стать такими, как Ататюрк. Заядлые школьные хулиганы то и дело отпускали в адрес директора всякие остроты и сальные шуточки, которых Мевлют первые годы не понимал, а заместитель директора по кличке Скелет, стоявший начеку рядом, грозно и пристально, словно полицейский, смотрел на каждого, кто осмеливался подать голос.

Школьного директора беспокоила лишь одна вещь: тысяча двести школяров были не в состоянии вместе спеть турецкий гимн. Каждый пел его как Аллах на душу положит, иногда путая и коверкая самые важные слова. Некоторые «недоделанные дегенераты» и вовсе стояли молча. Бывало так, что в одной части двора гимн уже кончался, а в другой – только-только доходил до середины, и директор, которому непременно нужно было добиться, чтобы «Марш» пели дружным хором, «в один кулак», заставлял тысячу двести мальчишек петь его снова и снова, в любую погоду – хоть под дождем, хоть под снегом. Некоторые школяры от злости и упрямства специально сбивались с ритма, что кончалось общим смехом, а еще перепалками между хулиганами и вконец замерзшими школьными патриотами.

Мевлют кусал губы, чтобы не рассмеяться. Но когда он видел, как алое знамя с белым полумесяцем и звездой медленно ползет вверх по флагштоку, раскаяние охватывало его, на глаза наворачивались слезы и слова гимна начинали литься из самого его сердца. Так продолжалось всю его жизнь – где и когда бы он ни видел, как турецкий флаг ползет вверх по флагштоку, пусть даже в кино, на глаза его тут же наворачивались слезы.

Мевлюту очень хотелось «стать похожим на Ататюрка». Для этого требовалось окончить трехлетнюю среднюю школу, а затем трехлетний лицей. Так как до сих пор ни одному человеку среди его родни и земляков подобное не удавалось, цель стала для него священной, словно знамя, словно родина, словно сам Ататюрк. Почти все ученики лицея из районов гедже-конду в свободное время помогали отцам – либо уличным разносчикам, либо мелким ремесленникам. Все они знали, что через некоторое время им придется бросить учебу и пойти в подмастерья либо к пекарю, либо к автослесарю, либо к сварщику.

Директор лицея Фазыл-бей изо всех сил старался обеспечить порядок и согласие между выходцами из «хороших» семей и толпой мальчишек-бедняков. Он придумал ясный и четкий девиз, который начал повторять на каждом построении: «Хорошее образование устраняет различия между богачами и бедняками!» Наверное, этими словами Фазыл-бей хотел сообщить сыновьям бедняков: «Если будете хорошо учиться и окончите школу, вы разбогатеете!» А может быть, он хотел сказать: «Если будете хорошо учиться, никто не заметит, что вы бедны»? Мевлют этого так и не понял.

Директору хотелось доказать всей Турции, что в мужском лицее имени Ататюрка дают хорошее образование, и он желал во что бы то ни стало вывести команду лицея на организованные Стамбульским радио межлицейские соревнования знатоков. Ради этой цели он создал специальную команду учеников из хороших семей (школьные завистники и лентяи тут же обозвали их хафызами)[22]. Эти ученики проводили все свободное время за тем, что зубрили даты жизни и смерти османских падишахов. На каждом построении Фазыл-бей посылал проклятия в адрес «слабаков», презревших учебу и науку, ругал тех, кто, подобно Мевлюту, после уроков работал. Стремясь наставить на путь истинный подобных работяг, он кричал: «Турцию спасут не разносчики кебаба! Турцию спасет наука!» Говорил он и том, что Эйнштейн тоже был беден и даже остался на второй год по физике, но ему, Эйнштейну, никогда не приходило в голову бросить школу и отправиться продавать кебаб ради двух-трех жалких монет.