Иногда разум заставлял его думать о таких вещах, о которых он сам думать не хотел. Он задумывался о существовании Аллаха, либо размышлял о самых неприличных словах, которые только знал, либо представлял себе взрыв, от которого весь мир разносит на клочки, как в кино. Неужели все это были его мысли?
Брился он теперь только раз в неделю, ведь в школу он ходить перестал. Он чувствовал, что темнота в его душе использует любую возможность для того, чтобы проявить себя. Как-то раз он вообще не брился две недели. Когда его небритое лицо начало отпугивать постоянных клиентов, которые придавали особенное значение и тому, чтобы на йогурте были жирные сливки, и тому, чтобы покупать его у чистоплотного продавца, он решил все же побриться. Дома у него теперь не было так темно, как раньше. (Он не мог вспомнить, почему дома прежде было темно.) Но он по-прежнему выходил с зеркалом бриться на двор, как делал его отец. Сбрив в тот раз бороду, он понял, что вынужден смириться с истиной, которую он понимал уже давно. Он стер пену с лица и щек. И посмотрелся в зеркало: теперь у него оставались только усы.
Мевлюту не понравилось, как он выглядит с усами. Он показался сам себе некрасивым. Миловидный мальчик, который так нравился окружающим, исчез, вместо него появился обычный мужчина – миллионы подобных ходили по улицам. Неужели он мог понравиться в таком виде клиентам, которые считали его обаятельным; тетушкам, которые спрашивали, учится он или нет; служанкам с покрытой головой, многозначительно заглядывавшим ему в глаза? Его усы приобрели ту самую распространенную форму, как у всех, хотя он никогда не прикасался к ним бритвой. Теперь он был уже не тот мальчик, которого родная тетя могла усадить на колени и расцеловать; это огорчало его. Он понимал, что с ним происходит нечто необратимое, но в то же время чувствовал, что это необратимое придает ему сил.
Теперь он, увы, открыто и часто размышлял о том, о чем думать до сих пор себе запрещал: ему был двадцать один год и он еще ни разу не спал с женщиной. Красивая, добродетельная девушка с покрытой головой, на которой бы ему захотелось жениться, до свадьбы бы с ним спать не стала. Да и он сам не захотел бы жениться на такой.
Главным сейчас для него была не женитьба, а возможность встречи с добросердечной женщиной, которую можно обнять, поцеловать, заняться с ней любовью. Но физический контакт оказался для него невозможен без женитьбы. Он мог бы, конечно, завести дружбу с какой-нибудь из заглядывавшихся на него девушек (например, можно было сходить с ней в парк или кино, где-нибудь попить газировки) и, заставив ее поверить в серьезность его намерений (эта часть могла быть самой сложной), уговорить ее переспать с ним. Правда, на такие безответственные поступки способны только безнравственные и эгоистичные мужчины, а Мевлют был не таков. А кроме того, отец или братья девушки могли убить Мевлюта. Переспать с мужчиной, не создавая проблем и не ставя в известность семью, могли стамбульские девицы, которые не носили платков, но Мевлют знал, что любая девушка, которая родилась и выросла в Стамбуле, никогда не обратит на него внимания (как бы ни шли ему усы). Последним средством оставались публичные дома Каракёя. Но Мевлют там никогда не бывал.
Однажды вечером под конец лета в дверь постучали. Увидев перед собой Сулеймана, Мевлют очень обрадовался и, обнимая двоюродного брата, заметил, что Сулейман тоже отрастил усы.
Сулейман.
– Братец, дорогой, – сказал Мевлют и обнял меня изо всех сил, так что у меня слезы на глаза навернулись.
Мы посмеялись над тем, что одновременно, не сговариваясь, отпустили усы.
– Ты наконец бросил свои левацкие замашки! – заметил я.
– Что?
– Да ладно тебе, ты понимаешь, о чем я, – только леваки подрезают концы усов при помощи треугольника! Ты что, берешь пример с Ферхата?
– Ни с кого я пример не беру! Я просто подрезал их, как мне хотелось, как получилось… Тогда, выходит, у тебя усы как у националиста?
Достав с полки зеркало, мы долго рассматривали наши усы.
– Не ходи на деревенскую свадьбу, – посоветовал я, – но на праздник, который Коркут устроит через две недели в свадебном зале «Шахика», что в Меджидиекёе, ты должен прийти. Не бери примера с дяди Мустафы, не показывай характера и не ссорься с нами. Не разобщай семью. Смотри, как курды с алевитами друг за дружку держатся! Сначала все вместе строят кому-то из своих дом, а затем там же другому, третьему. Если кто-то находит завалящую, но постоянную работенку, то сразу зовет к себе всех, кто остался в деревне, своего рода-племени.
– Ну и что тут такого, мы тоже все вместе приехали из деревни! – ответил Мевлют. – Вам, Акташам, машаллах, везет с прибылью, а вот мы с отцом так и не извлекли выгоды из благ Стамбула, хотя оба столько работаем! И участок наш пропал.