Мой талисман

Семейный ужин накрыли в малой столовой. Ожидалось, что за столом соберется менее десяти человек, поэтому княгиня предпочла уют этой большой светлой комнаты с мебелью из красного дерева торжественному золоченому пространству парадной столовой. Катя в последний раз оглядела стол, накрытый кружевной голландской скатертью, вазы с белыми оранжерейными розами, столовое серебро с вензелями бабушки Алексея, богемский хрусталь и новый, привезенный из Англии, столовый сервиз. Было по-семейному уютно, но в тоже время торжественно. Довольная княгиня направилась в гостиную, где уже собралась вся ее семья, Луиза с племянницей и Натали. Ждали только кузенов Черкасских.

Они появились в гостиной одновременно с княгиней, и Катя, как всегда, подумала, что все мужчины Черкасские похожи фигурами. Высокие, широкоплечие, с длинными сильными ногами, они ходили легким шагом охотников. Но на этом сходство заканчивалось. Несмотря на то, что у всех внуков княгини Анастасии Илларионовны были овальные лица с правильными чертами, Алексей не был похож на двух других Черкасских. Он был черноволосый, черноглазый и смуглый, а Николай и Никита были шатенами со светло-карими глазами и белой кожей. Николай был красивее брата, но суровость всего его облика сводила на нет это преимущество, приковывая взгляды к младшему – Никите, который сейчас сиял счастливой улыбкой и веселый блеском ореховых глаз.

– Ну, вот и вы, – обрадованно воскликнул князь Алексей, выходя навстречу кузенам, – Николай уже знаком с нашими друзьями Луизой и Генриеттой де Гримон, а Никиту нужно представить.

Он подвел младшего кузена к диванчику, на котором сидела Луиза, и, представив ей Никиту, повернулся к Генриетте.

Девушка была ни жива ни мертва. Она стояла бледная, опустив глаза, и казалось, что вот-вот лишится чувств.

– Вам плохо? – испугался Алексей, – сядьте, выпейте воды.

– Нет, все прошло, – быстро, все так же не поднимая глаз, ответила девушка, – немного душно.

В комнате было даже прохладно, но Генриетта стояла у ярко пылающего камина, и Черкасский ей поверил. Он представил девушке князя Никиту и затем пригласил всех к столу. Алексей повел в столовую Катю и Луизу де Гримон. Женихи предложили руки своим невестам, а Генриетта осталась стоять у камина одна. Она так и не подняла глаз, когда услышала почти забытый голос:

– Окажите мне честь сопровождать вас к столу, мадемуазель, – попросил Николай Черкасский.

– Да, пожалуйста, – пролепетала она и, подняв взгляд, увидела дорогое лицо.

Князь Николай изменился: его красивое лицо стало суше и тверже, а в глазах таилось привычное выражение грустной иронии. Каштановые волосы на висках тронула седина, и Генриетта всем сердцем пожалела, что этот год, который оставил такой отпечаток на облике ее любимого, прошел без нее. Но князь Николай ждал, и она, положив руку на сгиб его локтя, пошла рядом с ним в столовую.

– Я не видел вас больше года, мадемуазель, – сказал Николай, – и, каюсь, не узнал вас. Вы расцвели и стали ослепительной красавицей. А ваш чудный голос? Вы еще поете?

– Спасибо, – ответила по-русски Генриетта, тщетно пытаясь взять себя в руки. Она боялась, что князь сочтет ее дурочкой, не умеющей связать двух слов, но он, казалось, не замечал ее косноязычия.

– Вы говорите по-русски, я удивлен и тронут, – заметил Николай, – в Лондоне вы говорили только по-английски и по-французски. Когда вы выучили наш язык?

– Меня учила миледи, – уже свободнее ответила девушка, – она говорила, что я – хорошая ученица. Я не только говорю, но и пишу по-русски.

Они подошли к столу, и Генриетта с радостью увидела, что осталось всего два незанятых места рядом.

«Ники будет сидеть около меня, и, может быть, я смогу поговорить с ним, – размечталась она. – Я не стану говорить прямо, только намекну, если смогу, чтобы не смущать его».

Князь Алексей провозгласил тост за жениха и невесту, все начали радостно чокаться, и Генриетта почувствовала, как пальцы Николая прижались к ее руке, обнимающей ножку бокала. Девушка подняла на него глаза и наткнулась на теплый взгляд. Он смотрел на нее так же, как тогда в Лондоне.

– Вы рады за моего брата? – спросил он. – Натали прекрасная девушка, ему пора обрести семейное счастье.

– А вам, ведь вы старший из братьев? – боясь собственной смелости, спросила Генриетта. – У нас обычно сначала женится старший брат.

– У нас все по-другому, – мрачнея, заметил Черкасский, – по крайней мере, в моей семье.

– Простите, я неудачно спросила, это, наверное, от незнания языка, – испугалась Генриетта.

Она прокляла себя за прямолинейность, теперь настроение у Николая будет испорчено, и он отвернется от нее. К счастью, этого не произошло. Черкасский взял себя в руки и начал с ней ни к чему не обязывающий разговор об архитектуре Санкт-Петербурга и Парижа.

«Вот так мы и дотянем до конца обеда, – подумала Генриетта, – а потом он покинет меня и больше не посмотрит в мою сторону. Нужно заинтересовать его, напомнить о тех вечерах в Лондоне, когда я пела для него одного».

– Вы помните музыкальный салон на Аппер-Брук-стрит? – тихо спросила она.

– Конечно, помню. Вы так пели тогда, что, казалось, ангелы спускаются с неба, – чуть кашлянув, ответил князь Николай. – Я вспоминал эти вечера в самые трудные минуты, когда казалось, что жизнь черна как угольная яма.

– И я вспоминала, ведь так, как слушали вы, меня никто никогда не слушал, – призналась девушка, – я не знала отца, но я думаю, что он слушал бы меня так же.

– Отец, – сказал князь, опуская голову, и Генриетте показалось, что она услышала горькие нотки в его голосе. – Он гордился бы такой дочерью, если бы мог видеть вас.

– Спасибо, – кивнула девушка и, посмотрев прямо в лицо собеседника, сказала: – Только я не хотела бы, чтобы вы были моим отцом.

– Почему? – удивился тот, но Генриетта заметила радость, мелькнувшую в больших ореховых глазах князя. – Мне казалось, что мы подружились в Лондоне год назад.

– Я любила бы отца по-другому, – призналась девушка.

– А меня? – Николай спросил это так тихо, что Генриетте показалось, что она догадалась по губам, а не услышала эти слова.

«Что сказать? Признаться? – испугалась девушка. – Но он подумает, что я распущенная и нескромная».

Она разрывалась между желанием открыть свои чувства и страхом потерять того, о ком грезила все это время. Генриетта подняла глаза на князя, не зная, что ответить, и, не отрываясь, смотрела на него.

«Пойми сам, – мысленно умоляла она, – не заставляй меня на глазах у всей семьи объясняться тебе в любви».

И ее призыв дошел до собеседника. Девушка и не подозревала, что на ее подвижном лице отражаются все чувства, которые она испытывает. Смущение, робость и любовь, которую уже нельзя было скрыть, ясно читались в ее аквамариновых глазах. Николай улыбнулся и промолчал. В отличие от своей собеседницы, он видел, как сами хозяева и гости Черкасских искоса поглядывают в их сторону, но не привлекают занятую друг другом пару к общему разговору.

«Похоже, все уже ждут, что мы сейчас объяснимся, – подумал он. – Да я был бы счастлив, если бы не безумие отца».

Теперь, когда брат, зная все о том, что случилось с их отцом, собирался жениться, Николай уже не так категорично относился к своим словам, сказанным в доме кузена в Лондоне, о том, что ему нельзя иметь семью. Он устал быть одиноким, и Генриетта права – те вечера, когда она пела, принесли облегчение его измученной душе. Ее нежный серебристый голос уносил Николая в волшебную страну, где все и всегда счастливы, а его печаль отступала. Он так привязался к Генриетте, что не хотел покидать Лондон. Только приказав себе уехать, ничего не пообещав и ничего не спрашивая, он счел, что выполнил свой долг. И вот теперь эта дивная девушка, превратившаяся за год во взрослую красавицу, сидела рядом и смотрела на него полными любви глазами. Почувствовав, что у него больше нет сил сопротивляться, Николай уже открыл рот, чтобы признаться в своих чувствах, но в этот момент хозяева поднялись из-за стола, показывая, что обед окончен.