Мой талисман

Утром следующего дня Сикорская была первой в приемной императрицы. Она ждала появления своей соперницы, чтобы посмотреть, не отражаются ли на лице девушки первые признаки надвигающейся болезни. Но к выходу государыни явилась княжна Туркестанова, за ней прибыла Катрин Загряжская, последней, за несколько минут до десяти утра, в комнату, гордо неся свою южную томную красоту, вплыла Роксана Струдза, но обеих молоденьких фрейлин не было.

«Белозерова, вероятно, еще не вернулась из Москвы, а почему нет Черкасской? – подумала Наталья. – Я не могла пропустить письмо от девушки».

Сикорская получала все письма и записки, которые приходили от фрейлин или для них. Письма от Черкасской она не видела. Неужели кто-то еще начал получать письма, минуя ее? Женщина поежилась. Если она не будет читать всю переписку, приходящую в приемную императрицы Елизаветы Алексеевны, кузен будет очень недоволен ее работой. Ссориться с Аракчеевым в этой стране не хотел никто, и уж она – меньше всех. Наталья решила потом аккуратно выяснить, что же случилось с соперницей, а сейчас, улыбнувшись одними губами, подошла к фрейлинам.

– Здравствуйте, дамы, – кивнула она, – сегодня запланирована поездка в Смольный институт. Вы уже знаете, кого возьмет с собой государыня?

– Ее императорское величество вчера сказала, что поедут все, кто захочет, – ответила ей Туркестанова. – Воспитанницы подготовили спектакль, по-моему, Шекспир. Теперь у старшеклассниц, кроме балета, еще и обязательные спектакли на языке автора. Шекспира, естественно, будут представлять по-английски.

Веселый блеск в глазах Барби ясно сказал камер-фрейлине, что та специально рассказывает про английский язык представления. Сикорская в который раз чертыхнулась про себя и подумала, что вместе с Черкасской следовало бы навести порчу и на мерзкую Туркестанову. Но тут же одернула себя, вспомнив, сколько берет мадам Кларисса за эту услугу. Если так разбрасываться деньгами, она никогда не наберет денег на имение. Но тут же шальная мысль пришла в ее голову.

«А зачем мне копить деньги? – подумала она, – я собираюсь стать княгиней, значит, все имущество мужа должно стать моим».

Она знала, что князь Курский – единственный наследник у родителей. Его племянница Натали хвасталась перед фрейлинами тем, что дядя уже сейчас очень богат, и хотя у него пока нет своего дома в столице, но как только он женится, родители подарят ему свое поместье около Павловска и недавно купленный дом на набережной Мойки. Жених был лакомым куском, но все никак не шел на сближение с ней. Как дать ему приготовленную воду, если он не показывается на глаза?!

Настроение у Сикорской окончательно испортилось. Нужно было придумать предлог, под которым можно было бы остаться во дворце. Следует подойти к гофмейстерине и спросить о срочных поручениях. Наталья решила тут же найти старуху, но служанка распахнула дверь, и в приемную вышла Елизавета Алексеевна. Сегодня она была одета в темно-синее бархатное платье, драгоценности на государыне, как всегда, были самыми скромными – два ряда крупного жемчуга, схваченные бриллиантовым аграфом, и жемчужные сережки. Императрица улыбнулась своим фрейлинам, присевшим в глубоком реверансе, и, сделав им знак подняться, сказала:

– Дамы, сразу после завтрака мы едем в Смольный институт, я возьму только тех, у кого нет срочных дел во дворце. Кстати, сегодня я получила письмо от императрицы-матери, она предлагает мне выбрать одну из моих фрейлин для поездки в Берлин. Наша делегация через месяц отправляется за невестой великого князя Николая Павловича – принцессой Шарлоттой Прусской. Ее императорское величество и я должны выделить по одной своей фрейлине, чтобы наша новая невестка еще в дороге начала привыкать к укладу нашего двора. Может быть, кто-нибудь хочет поехать?

Фрейлины переглянулись, но промолчали. Елизавета Алексеевна была добра и милостива, а если уехать сейчас в Берлин к новой великой княгине, был шанс, что уехавшую потом могли перевести к новому двору. Все фрейлины понимали, что это было бы понижение в статусе. Правильно поняв их молчание, государыня вздохнула и сказала:

– У нас еще есть много времени, я подумаю и выберу кого-нибудь, а пока я буду завтракать, решайте, кто хочет ехать со мной в Смольный институт.

Она отправилась в небольшую столовую, примыкавшую к ее кабинету, фрейлины двинулись за ней, и только Сикорская, которой нужно было найти гофмейстерину, отправилась в противоположную сторону. Старую даму она обнаружила в маленькой комнате, служившей той кабинетом. Увидев входящую Сикорскую, она вопросительно подняла брови над дужками круглых очков.

– Ваше высокопревосходительство, я помню, что сегодня должен прийти скорняк, подготовить шубы ее императорского величества к сезону. Вы кому поручили это дело?

– Старшей горничной Лентуловой, – вспомнила гофмейстерина.

– Позвольте мне проконтролировать их работу, – предложила Сикорская. – Меха ее императорского величества представляют такую ценность, что я не рискнула бы оставить все на усмотрение горничной.

– Старшей горничной, – поправила гофмейстерина, – к тому же Лентулова очень опытная женщина, последние пятнадцать лет за меха отвечала именно она. Но если вы сами вызываетесь заняться этим делом, пожалуйста, я не против, еще одни глаза не помешают. Хотя мне и докладывали, что в этом году моли в меховой кладовой не было, но лучше перестраховаться.

Наталья согласилась с ней, пообещала проследить за работой скорняка и, попрощавшись, собралась присоединиться к остальным фрейлинам. Выйдя в приемную, она застала их всех около государыни уже одетыми. Поймав вопросительный взгляд императрицы, Сикорская поклонилась и сказала:

– Ваше императорское величество, ее превосходительство гофмейстерина поручила мне контролировать работу с вашими мехами. Сейчас прибудет скорняк.

– Жаль, что вы не увидите спектакль, – посетовала императрица. – Но раз вы остаетесь, выполните и мое поручение. Я пригласила к обеду помощника министра просвещения князя Ресовского. Если мы будем задерживаться, развлеките его. Я еще не знакома с этим молодым человеком, хотя князь Голицын его очень хвалит. Не хотелось бы начинать знакомство с неучтивости.

– Я все сделаю, ваше императорское величество, – пообещала Сикорская, и тут же подумала, что если бы она была на месте Елизаветы Алексеевны, то уж точно не задумывалась бы о том, что думают люди, ожидающие ее в приемной.

Государыня в сопровождении фрейлин уехала, а Наталья отправилась в меховую кладовую, где уже трудились придворный скорняк и старшая горничная Лентулова. Оба они подняли головы от разложенной на столе горностаевой мантии императрицы, которую скорняк рассматривал через сильную лупу, и с недоумением посмотрели на Сикорскую.

– Я приду, когда вы будете заканчивать, – сообщила камер-фрейлина, которая и не собиралась терять время, вдыхая пыль от множества старых шуб.

Она выскользнула из меховой кладовой и отправилась к дорожной. Все, что она украла, Сикорская брала с полок дорожной кладовой. Елизавета Алексеевна была очень слаба здоровьем и уже объявила государю, что больше за пределы России она выезжать не будет. Камер-фрейлина не знала, что на это заявление ответил государь, но сама резонно решила, что дорожные вещи императрицы теперь не скоро будут извлечены с полок, поэтому пропаж не хватятся очень долго. Сегодня она собиралась пополнить свои запасы, так сильно оскудевшие после визита к мадам Клариссе. Наталья достала из кармана связку ключей и, отыскав нужный ключ, повернула его в замке. Кожаный футляр с шестью позолоченными вилками она давно задвинула на верхнюю полку, заложив коробками, поэтому сейчас быстро нащупала его на известном только ей месте и, достав, засунула в специально пришитый карман на нижней юбке.

«Вот и отлично, – подумала Наталья, – через пару недель возьму и ножи, а потом все отнесу Клариссе. Неизвестно еще, выгорит ли дело с князем, но к старости я должна жить в своем имении».

Она быстро закрыла кладовую и пошла по коридору, стремясь поскорее попасть в свою комнату, когда увидела показавшуюся в другом конце коридора гофмейстерину. К счастью, Наталья почти поравнялась с дверью меховой кладовой. Она быстро рванула на себя дверь и нырнула в ярко освещенную комнату.

– Я хочу посмотреть, как вы проверяете меха, – сообщила она скорняку и Лентуловой. – В этом году здесь была моль!

– Не было здесь моли, – пробурчала себе под нос старшая горничная, но возразить камер-фрейлине не решилась.

Пришлось Сикорской почти два часа наблюдать за тем, как придворный скорняк раздувает волоски меха, проверяя мездру. Наконец, она решила, что может смело докладывать гофмейстерине, что все меха проверены, и удалилась в свою комнату. Футляр с вилками она спрятала в шкафу для белья под стопку отслуживших свой срок старых нижних юбок. Слава Богу, сегодня все обошлось, но, наверное, следовало уже поумерить аппетиты.

«Возьму еще ножи и потом сделаю большой перерыв, – решила Наталья, – тогда все можно будет свалить на ту фрейлину, что уедет в Берлин».

Это была отличная мысль, и женщина обрадовалась. Теперь можно было выполнить и поручение императрицы. Уже было время обеда, а та еще не вернулась. Сикорская пошла в приемную искать князя Ресовского. Тот действительно ожидал государыню, сидя на легком белом стуле, одном из двух дюжин, расставленных вдоль стен этой большой нарядной комнаты. Князь оказался красивым молодым человеком, пожалуй, даже моложе, чем сама Наталья. Его смуглое, аристократически тонкое лицо говорило о примеси восточной крови, а привычное высокомерное выражение и холодный взгляд больших черных глаз не сулили ничего хорошего тому, кто решился бы встать на пути Ресовского. Увидев входящую камер-фрейлину, князь поднялся и вежливо поклонился даме, он даже улыбнулся, от чего его лицо сделалось на удивление очаровательным и совсем молодым.

– Добрый день, сударь, – любезно сказала Сикорская, не пропустившая ничего из этих превращений. – Я – камер-фрейлина императрицы Сикорская. Государыня предупредила меня, что ждет вас к обеду, но также она сообщила, что, возможно, немного задержится. Я должна позаботиться о том, чтобы вы не скучали.

– Благодарю покорно, сударыня, – вежливо ответил молодой человек, – позвольте и мне представиться: князь Иван Ресовский, помощник министра просвещения.

– Очень приятно, не изволите ли чаю выпить, пока государыня вернется? – осведомилась камер-фрейлина.

По лицу своего собеседника она видела, что у того нет никакого желания пить с ней чай, но, как видно, воспитан молодой человек был безукоризненно, поскольку он, налепив на лицо любезную и радостную улыбку, поблагодарил и согласился. Фрейлина пригласила его пройти к маленькому столику, стоящему в нише окна, а сама отправилась за чаем. Когда же она вернулась вместе с молоденькой горничной, несущей серебряный поднос, князь стоял около стола, глядя в окно на Дворцовую площадь. За окном было уже почти темно, и высокая фигура молодого человека выгодно смотрелась на фоне темного стекла. Сикорская подумала, что тот очень красив, и, несмотря на высокий рост, как-то по-женски изящен. Подумав, что любопытно было бы узнать побольше об этом новом знакомом, камер-фрейлина подождала, пока горничная расставит на столике две чашки, чайник, сахарницу и блюдо с маленькими пирожными, и предложила:

– Пожалуйте, присаживайтесь, будем пить чай.

Князь пододвинул ей стул, дождался, пока она сядет, и лишь после этого уселся сам. Сикорская разлила чай по чашкам и завела формальную светскую беседу, обсуждая теплое начало зимы и отсутствие снега. Ресовский отвечал ей вежливо, несколько раз он изящно пошутил, но женщина видела, что тот явно намерен ограничиться только ничего не значащими фразами. Можно было, конечно, начать задавать наводящие вопросы, чтобы узнать цель его прихода, но Наталья не решилась на это. Что-то было в этом молодом человеке такое, что мысль о том, что ему лучше не переходить дорогу, все время приходила в голову.

Но вот слуги засуетились и забегали, что было верным признаком того, что вернулась императрица. Действительно, через пару минут она вошла в приемную и увидела поднявшегося ей на встречу Ресовского и свою камер-фрейлину, присевшую в реверансе около стола, накрытого для чаепития.

– Добрый день, дорогой князь, я рада, что мадам Сикорская хорошо выполнила мое поручение, и вы не скучали, – весело сказала государыня. – Надеюсь, что я не перебила вам аппетит, и вы пообедаете со мной.

– Почту за честь, ваше императорское величество, – почтительно поклонился Ресовский.

– Пройдемте в столовую, – пригласила императрица, – я хотела бы вас расспросить о новых приютах для девочек, которые собираются открыть весной в Москве и Ярославле.

Она взяла князя под руку и повела того по направлению к столовой. Фрейлины остались в приемной, и Сикорская поняла, что императрица настроена обсудить с князем Ресовским очередной благотворительный проект, а фрейлинам дает возможность отдохнуть. Действительно, как только за императрицей закрылась дверь, женщины направились в свою столовую. Наталья, которая пожалела, что из-за дурацких шуб не пообедала в одиночестве, пошла за ними. Теперь придется терпеть подколы и насмешки этих вредин. Решив сразу запугать женщин, чтобы они поменьше к ней цеплялись, Сикорская заявила:

– Ваша любимица Черкасская отсутствует сегодня во дворце, не уведомив меня, как положено по фрейлинскому распорядку. Как только она появится, я устрою ей разнос.

– По-моему, княжна Черкасская служит фрейлиной у ее величества, а не у вас, – сухо заметила Роксана Струдза. – Вы отсутствовали во дворце вчера вечером, иначе знали бы, что ее величество принимала светлейшего князя Черкасского, который прибыл сообщить государыне, что его сестра приняла предложение князя Курского. Летом в семье Черкасских будет сразу две свадьбы, а императрица потеряет обеих молодых фрейлин: завтра празднуется помолвка княжны Ольги, поэтому государыня освободила обеих девушек от исполнения обязанностей на ближайшие три дня.

Сикорская побелела, но стойко выдержала удивленные взгляды фрейлин. Ее план рушился на глазах, и это после того, чего он ей стоил! Это было неожиданно и поэтому особенно жестоко.