Мой труп

Я сидела на корточках, открыв творческий дневник за первый курс, приоткрыв потрясенный рот. Невозможно поверить! В то время я презирала людей, неспособных бросить все, послать всех и гордо уйти в интересующем их направлении. В восемнадцать лет я осуждала Катерину за слабовольное решение покончить с собой. Вот и жри свою правду! Вот и ответ, зачем я храню. Где-то среди этого хлама всегда лежала моя правда, и я надеялась найти ее.

Сколько у меня осталось часов, чтоб понять… Кто убил Андрея? Любил ли он меня?

Можно ли пройти свою точку невозвращения и вернутся обратно, как Орфей с того света?!

Я не знала ответа.

- Женя, - взволнованно спросила я, - а ты не хочешь вернуться в свой город, жениться, найти нормальную работу? Подумай, что тебя ждет? Так и будешь играть официантов в буфете, снимать комнату. Выйдешь в тираж, сопьешься и умрешь на помойке. Сколько вас таких. В каждом театре! Театр не любит подкидышей. И жизнь тоже.

- Что ты хочешь от меня? - разозлился он. Разозлился устало, без чувств. - Мне тридцать семь лет. А это работа… Я не знаю другой профессии.

Безнадежен.

Как я!

Я проглотила его разочарование - оно скользнуло по горлу и легло в желудке округлым камнем. Мне вдруг захотелось ударить его - ударить Женю за то, что он так похож на меня. Так непохож на Андрея!

«Я пошла не туда…»

«Так возвращайся!» - для Андрея Фирстова жизнь никогда не представляла проблемы.

«Нет, в Киеве театр умер. Вот у вас в Москве, да…»

«Так переезжай к нам».

Сколько лет я собиралась ехать туда, где театр еще жив? Когда, в какой день, в какой час я поняла, что уже никуда не уеду, не изменю свою привычно-бессмысленную жизнь? Все кончено. Пьеса «Три сестры».

«Люди пьют чай, а в это время рушатся их судьбы», - охарактеризовал Игнатий Валерьевич смысл всех чеховских пьес.

Люди показывают друзьям стриптиз, а в это время рушится их судьба. Например, рушится Советский Союз, театр или вера, что жизнь в принципе можно изменить к лучшему.

Не верить, что жизнь в принципе можно изменить к лучшему, - это и есть, наверно, самое страшное! Это и есть непроходимая точка невозвращения. Орфей - настоящий Орфей - вернулся из ада лишь потому, что верил: можно вернуться даже оттуда!

- Если б Андрей любил меня, он бы заставил меня сделать хоть что-то! Он сделал бы что-то… - взъерепенилась я.

- Он делал… звонил, хотел переехать сюда. Он не виноват, что ты ничего не замечаешь.

- А ты замечаешь?! - вспыхнула я. - Я говорю с тобой, а ты не слышишь меня! Я стою тут, а ты не видишь. Ты хочешь понять меня? Это просто. Пойми себя, и поймешь меня. Есть такие жизни, которые просто не хочется замечать.

- Неужели ты правда не знала, что он любит тебя?

Он не услышал. Не увидел. Ни меня. Ни себя. Он видел только Андрея. Он не хотел знать обо мне ничего, кроме ответа на вопрос, неотъемлемый от моей эпитафии «Любимая девушка друга». Всему остальному надлежало лежать под землей. И мне, в понимании Жени, надлежало лежать под землей - вместо Андрея.

- Скажи, а ты можешь поклясться, что это правда? - обреченно сказала я. - Секунду назад ты был уверен, что Рита убила его от безумной любви… Все любят твоего Андрея! Все от него без ума. Если бы утром тебя спросили: «Саня любит его?», ты б сказал: «Да». Не колеблясь!

- Сказал бы…

- Сказал за меня! От себя. Но это не мы - ты любил его так.

- Он был моим другом. Не понимаю, как ты могла не любить его…

- Так же, как ты Арину. Арина сказала, что вчера ты ревновал ее к Доброхотову.

- Я? - моргнул Женя. - Она так и сказала?

- Сказала: «Ему очень не понравилось, когда Доброхотов начал меня обнимать».

- Не понравилось… - занервничал он. - Но не в том смысле. Доброхотов ведь с Олей… Оля расстроилась. Арина все поняла неправильно…

- Не надо оправдываться. Это не ты - она любит саму себя так. Все видят мир так - сквозь себя. Понимаешь?

- Не знаю, - угас Женя. - Я уже ничего не знаю.

- Так же, как я.

- Ты хоть заплакала?! - «Хороший парень» закричал на меня.

Он тоже пытался докричаться. Я тоже не слышала. Не поняла его:

- О чем ты?

- Когда ты узнала, что он умер, ты хоть заплакала?

- Нет…

Женя лег на диван и стал странно похож на кучу тряпья. И я подумала, что попытка понять меня была последним, что держало его на плаву.

- А знаешь, - он устало прикрыл глаза, - вот теперь я тебе верю.

Глава одиннадцатая

Г-н Анри(тихо). И все-таки твоя жизнь именно тут, она ждет тебя, как старая куртка, которую утром снова - хочешь не хочешь - надо надеть. Орфей. Ну а я ее не надену. Г-н Анри. Разве у тебя есть другая? Жан Ануй. «Эвридика»

«Кто убил Андрея? Любил ли он меня?»

Я почистила зубы и съела на завтрак недоваренные пельмени. Я не ощущала их вкуса.

«Кто его убил? Он меня любил?» - просыпающаяся память работала на холостых оборотах, не задевая чувств.

Я почти не спала. Я шла в редакцию, радуясь, что на повестке дня механическая работа - расшифровка интервью Доброхотова. Иначе б я заснула за письменным столом.

Новый день караулил за дверями подъезда.

- Не закрывайте! - бросилась ко мне какая-то девушка.