Мои турецкие ночи (СИ)

Смахнув с низкого диванчика тряпьё, Алихан укладывает меня на него и задирает мою юбку. Я вцепляюсь в его волосы и тяну к себе. Мы сталкиваемся зубами, рычим, глухо стонем и сыплем проклятиями на родных языках. Я дёргаю пряжку ремня на джинсах Али, он срывает с меня бельё. Это похоже на отчаянную схватку, где не будет победителя, -- мы оба проигравшие.

А потом Алихан сцеловывает мои слёзы, оставляя взамен свои. Гладя везде, где может дотянуться, называет ласковыми словечками: «сладкая малышка моя, фисташечка моя, снежинка моя, любовь моя…»

Глава сорок третья

Екатеринбург ранним утром понедельника встречает меня проливным дождём. Пока добираюсь от выхода из аэропорта до такси, волоча за собой чемоданы, я промокаю насквозь. Кожаная куртка не защищает от промозглой сырости, волосы превратились в сосульки, да и в целом я больше похожа на труп, чем на живую женщину.

Включаю телефон, и мой Ватсап взрывается уведомлениями. Сообщения от девочек, от Давута – он просит не забывать о нём и снова приносит свои извинения, а ещё – примерно миллион, – от Алихана.

По мере их просматривания я понимаю, что после моего отъезда он решил хорошенько набраться. Сначала это бар, откуда Али слал мне фотографии стопок на барной стойке, каких-то девиц вокруг, слезливые голосовые и даже обрывки очень грустной песни.

Потом видео поездки в такси. Алихан пьяно смеётся, снимая через окно преследующие машину папарацци на электромопедах. В кадре появляется его рука с оттопыренным средним пальцем.

Продолжить он решил уже дома – я вижу знакомые размытые очертания кухни и широкий стакан с тёмной жидкостью. Если он хочет вызвать у меня жалость своими алкопохождениями, то глубоко заблуждается – только не после моих откровений об отце.

Не знаю, какой реакции он от меня ждёт, поэтому я снова выключаю телефон и молча еду домой.

Мама бросается меня целовать со слезами на глазах.

-- Снежочек, я так по тебе скучала!

Я падаю в её руки, позволяя себе, хоть ненадолго, снова почувствовать ребёнком. Мама приговаривает какие-то нежные словечки, усаживает на скамеечку возле двери, помогает раздеться и разуться, подаёт домашние тапочки, как больной. Ощущаю жуткий стыд за эту слабость, за то, что она, такая маленькая и хрупкая, -- на целую голову ниже меня, -- сейчас ведёт меня за руку в ванную и уговаривает умыться и привести себя в порядок.

Потом мы проходим на кухню, где меня ждёт гречневая каша и бутерброды с салями на бородинском хлебе. Пусть в меня сейчас не полезет никакая еда, но продукты, по которым я так тосковала в Турции, вызывают новый поток слёз.

-- Откуда ты узнала, как я скучала по чёрному хлебу? – икая, спрашиваю маму.

-- Ну милая, я ведь умею пользоваться интернетом. Посмотрела, что наши на формах пишут. В холодильнике ещё селёдка есть, вечером будешь? – Мама глядит на меня с таким сочувствием, что я валюсь на табурет и, опершись локтями на стол, закрываю лицо руками.

Она обхватывает мои плечи сзади и прижимается подбородком к моей макушке.

-- Полно, полно хорошая моя. Ты дома, здесь и стены помогают. Что поделать, не все мечты исполняются. Пусть пройдёт время, станет легче. Может, встретишь кого-то.

-- Не станет! – завываю я. – Для меня теперь нет других мужчин, кроме Алихана! А он, вот увидишь, ещё влюбится в эту свою девку-готку!

-- Снежочек, уж кто будет хранить верность по гроб жизни, так только Малахитовые глазки, -- увещевает меня мама. – У них там в Турции так и происходит!

-- Пожалуйста не говори, что это ты по своим сериалам выяснила, -- глухо уточняю я, вытирая слёзы и сопли тыльной стороной руки, так что мама спохватывается и суёт мне бумажную салфетку.

-- Ну как же, в фильмах показывают, а ещё мы с девочками книжный клуб собрали.

-- Мам, -- меня начинает пробирать смех. – Я вот на любовных романах выросла, и то понимаю, что там не так, как в жизни.

-- Да я на тебя как раз глядя и поняла, что в реальности, порой, поинтереснее, чем в кино! – мама убеждается, что рыдать я перестала и занимает свой стул напротив. – Съешь хоть ложечку каши, а то вон совсем ты худенькая и бледненькая.

Гречка с молоком и крупинками сахара все-таки пересиливает мою скорбь, и я берусь за ложку.

-- Ты уже думала, что делать будешь? – спрашивает мама, наливая чай в мою любимую кружку. – Долго дома не сиди, а то закиснешь в своей печали.

-- Да куда уж, мамуль. Волшебный пендель на ближайшие семь лет: ипотека.

-- Ой, про ипотеку-то родимую… -- Мама задумчиво разглядывает бутерброд на тарелке. – Только ты не злись, хорошо?

Я молча смотрю на неё исподлобья.

-- Месяц назад ко мне позвонил человек, сказал, что от Алихана, насчёт нашего кредита. Я, конечно, подумала, что мошенник, бросила трубку. Потом он ещё несколько раз звонил, а я не отвечала уже. Через пару дней из банка нашего меня набрали, сказали, срочно явиться по поводу платежей. Я уж испугалась, вдруг взносы не прошли, побежала. А там у главного сидит мужчина, турок, говорит, с поручением от Алихана Кая. Хочет погасить наш ипотечный кредит, но сам сделать это не может, нужно моё заявление.