Мои Турки

— Ладно, поможем «грызть» науку.

И партия дала Сереже Куделькину направление в Саратов на рабфак {рабочий факультет). Туда, как правило, направляли парней и девушек со средним образованием из рабочих семей. Многие из них по различным причинам в свое время не могли поступить в институт, а на рабфаке могли все повторить и держать экзамены в институт.

С путевкой в руках готовился на рабфак и Сережа, хоть багаж знаний был маловат. Главное — постараться, чтоб суметь потом сдать вступительные экзамены. И Маруся с Сережей поехали в Саратов.

Глава 6. Томка

Катя возвратилась в Турки. Она была безмерно счастлива увидеть свое милое село, родные лица родителей, сестер, братьев и единственной дочки, которой не было и пяти лет, когда она уезжала в Махачкалу. Теперь Тамара ходила уже в школу в первый класс.

Многие не помнят своего раннего детства. Тамара отдельными моментами помнила очень многое, даже то, когда она еще качалась в люльке, прикрепленной к крюку в потолке.

Вся семья обедала в кухне. Видимо, услышали, что Томуська в своей люльке проснулась, что помешает обедать.

— Лида, дочка, пойди и качни люльку посильнее, — послышался голос Наташи.

Люльку качнули, Томка стала громко кричать.

Всю свою жизнь Тамара потом не выдерживала никаких качек: качелей, каруселей, самолета, плавания на чем-либо по воде, Длительной поездки в поезде, даже покачивания в гамаке, привязанному в саду к яблоням. Видимо, недостаточное функционирование вестибулярного аппарата, какое-то нарушение было с рождения.

После люльки Катя стала укладывать дочку спать с собой. Видимо, отняли уже от груди, но все равно девочка всю жизнь помнила, как засыпая, по привычке любила своею крохотной ручонкой касаться груди матери. Как устроен мозг человека, что годовалый ребенок так и помнит всю жизнь такие вот мелочи? Часто с вечера вместо Кати с малышкой ложилась Наташа. Катя же уходила либо в Дом культуры на репетицию, либо на свидание или в кино. Но с каким нетерпением маленькая девочка ждала возвращения своей матери! Она часто просыпалась и каждый раз пальчиками в темноте касалась лица лежащей с ней женщины; хитрющий ребенок по коже лица догадывался, прикасаясь пальчиками, возвратилась ее мама или нет.

Помнит Томуська, как Катя завертывала ее в маленькое стеганое бордовое одеяльце, сажала в саночки и везла к подруге своего детства Ксене. У Ксени Катя снимала выкройку детских трусиков для дочурки {и это Тома помнит). Маленькая Тома играла с Алей, дочкой Ксени. Аля уже умела лепетать стишок:

— Летели две птички, Собой невелички,

Я в саду, в саду была, В саду розы я рвала.

Дома Катя упрекнула дочку за то, что она стихов не знает. И этот упрек память двухлетнего ребенка ухватила на всю жизнь.

Часто вся семья зимними вечерами собиралась на кухне. При керосиновой лампе велись разговоры, грызли жареные подсолнечные семечки. Маленькую девочку Катя держала на руках.

— А у меня крупа в глазах, — сказала Тома.

— Это значит, ты хочешь спать, сейчас тебя уложу, — ответила Катя. Не понравилось Томуське такое заключение, расплакалась:

— Я совсем не хочу спать, это крупа.

Но девочку понесли в горницу. За голландкой грелось ее бордовое одеяло. За день зимой комната выстывала, вечером ее немного протапливали. Чтоб не класть девочку в холодную постель, Катюша сначала завертывала ее в подогретое одеяло и часто повторяла:

— Не раздевайся, а то буду связывать.

Если Катя со своею матерью о чем-то спорили, малышка не понимала, кто прав. Но душою она все равно была на стороне матери.

Тома очень любила свою мать. Девочку любила вся семья. Но ни с кем ей не было так хорошо, как с мамой Катей, ей никогда не хотелось расставаться с матерью даже ненадолго. Иногда вечером, особенно летом, когда было еще светло, Катя брала керосиновую лампу, зажигала ее и опускала в стекло сверху плойки для кудрей, маленькой Томе становилось очень грустно, так как, сделав кудри, Катя в этот вечер куда-то из дома уйдет.

Лицом Тома была похожа на мать, только у нее не было красивых синих глаз. Они были темно-карие, в отца. И кожа была смуглее, чем у Кати.

По поводу глаз над девочкой подшучивали:

— Что же ты глаза не моешь? Сама чистая, а глаза грязные, черные. Томуська понимала шутку.