Мой, твой, наш Владимир Высоцкий. О поэте, пророке и человеке

Я затаился и затих, и замер,

Мне показалось: я вернулся вдруг
В бездушье безвоздушных барокамер
И в замкнутые петли центрифуг.

Сейчас я стану недвижим и грузен

И погружён в молчанье, а пока
Горн и меха земных газетных кузен
Раздуют это дело на века.

Хлестнула память мне кнутом по нервам,

В ней каждый образ был неповторим:
Вот мой дублёр, который мог быть первым,
Который смог впервые стать вторым.

Пока что на него не тратят шрифта:

Запас заглавных букв – на одного.
Мы с ним вдвоём прошли весь путь до лифта,
Но дальше я поднялся без него.

Вот – тот, который прочертил орбиту,

При мне его в лицо не знал никто.
Всё мыслимое было им открыто
И брошено горстями в решето.

И, словно из-за дымовой завесы,

Друзей явились лица и семьи:
Они все скоро на страницах прессы
Расскажут биографии свои.

Их – всех, с кем вёл я доброе соседство, —

Свидетелями выведут на суд.
Обычное моё босое детство
Оденут и в скрижали занесут.

Чудное слово «Пуск!» – подобье вопля —

Возникло и нависло надо мной.
Недобро, глухо заворчали сопла
И сплюнули расплавленной слюной.

И вихрем чувств пожар души задуло,

И я не смел или забыл дышать.
Планета напоследок притянула,
Прижала, не желая отпускать.

Она вцепилась удесятерённо,

Глаза, казалось, вышли из орбит,
И правый глаз впервые удивлённо
Взглянул на левый, веком не прикрыт.

Мне рот заткнул – не помню, – крик ли, кляп ли,

Я рос из кресла, как с корнями пень.
Вот сожрала всё топливо до капли
И отвалилась первая ступень.

Там, подо мной, сирены голосили,

Не знаю – хороня или храня.
А здесь надсадно двигатели взвыли
И из объятий вырвали меня.

Приборы на земле угомонились,

Вновь чередом своим пошла весна.
Глаза мои на место возвратились,
Исчезли перегрузки, – тишина.

Эксперимент вошёл в другую фазу.

Пульс начал реже в датчики стучать.
Я в ночь влетел, минуя вечер, сразу —
И получил команду отдыхать.

И неуютно сделалось в эфире,

Но Левитан ворвался в тесный зал —
Он отчеканил громко: «Первый в мире!»
Он про меня хорошее сказал.

Я шлем скафандра положил на локоть,

Изрёк про самочувствие своё…
Пришла такая приторная лёгкость,
Что даже затошнило от неё.

Шнур микрофона, словно в петлю, свился,

Стучали в рёбра лёгкие, звеня.
Я на мгновенье сердцем подавился —
Оно застряло в горле у меня.

Я отдал рапорт весело, на совесть,

Разборчиво и очень делово.
Я думал: вот она и невесомость,
Я вешу нуль, так мало – ничего!

Но я не ведал в этот час полёта,

Шутя над невесомостью чудной,
Что от неё кровавой будет рвота
И костный кальций вымоет с мочой.

В.Высоцкий