Мой учитель

Н. Фере Мой учитель

«Удивительный Вы человечище и как раз из таких, в каких Русь нуждается».

(Из письма А.М. Горького к А.С. Макаренко, 12 июля 1926 г.)

ТРИБЫ И КОВАЛЕВКА

Дорога от Штеповских хуторов до Полтавы, известная под названием харьковского большака, считалась в 1921—1922 годах далеко не безопасной. С наступлением сумерек и конные и пешие путники, направлявшиеся по ней в Полтаву, предпочитали остановиться на хуторах, чтобы тронуться в дальнейший путь только с рассветом.

Сразу же за хуторами дорога, мощенная булыжником, входила в густой молодой лес, и только за два — три километра от окраины города начинался открытый ее участок в пойме Коломака. Вблизи от дороги не было никаких селений, и лишь в одном месте, в глубине леса, виднелась крыша сторожки лесника.

Весной 1922 года мне пришлось побывать у этого лесника по делу об отводе одной лесной делянки. Я рассчитывал заблаговременно возвратиться домой, в Полтаву, но задержался и только на заходе солнца выбрался в обратный путь. Моим спутником был старый кустарь-корзинщик, заготовлявший вблизи сторожки лозу.

Добравшись по узкой тропинке до харьковского большака, мы ускорили шаги, чтобы поскорее миновать неприветливый лес. Мы шли уже минут двадцать, когда сзади послышался шум мотора. Скоро нас обогнал легковой автомобиль. Шофер вел машину на большой скорости, и на ухабах ее бросало из стороны в сторону. Напуганный вид одного из пассажиров заставил встревожиться и меня и моего спутника.

— Не иначе, от кого-то удирают! — сказал корзинщик, и это было похоже на правду.

Когда уже кончился лес и старик несколько раз истово перекрестился, считая, что все опасности миновали, наше внимание привлек грохот конной гарбы, доносившийся сзади. И тут же послышался шум телеги, приближающейся спереди, со стороны Полтавы.

Мы решили на всякий случай сойти с дороги под откос. Скоро гарба, запряженная парой взмыленных лошадей, пронеслась мимо. Человек десять ребят разного возраста с вилами, палками, кольями в руках стояли и сидели в ней. Один из них, могучего телосложения, воинственно держал оглоблю, на конце которой развевался кусок веревки. Невдалеке от нас гарба поровнялась с телегой, едущей ей навстречу, и обе повозки тотчас остановились. Сразу наступила тишина.

С телеги быстро соскочил мужчина средних лет в пенсне и громким голосом строго спросил:

— Ребята, вы куда?

Стройный черноволосый парень весело ответил за всех:

— Вас отбивать ехали, Антон Семенович.

— Ну, на этот раз я и сам отбился. Поворачивайте, ребята, назад. А ты, Семен, пойдешь со мной, расскажешь все, что у вас там произошло.

Телега тронулась, гарба потянулась за ней.

Ребята теперь весело разговаривали, бросив вилы, колья и палки на дно гарбы. Оглоблю положили поперек повозки, и на ней восседал великан, поразивший меня своим могучим телосложением. Теперь в нем не было ничего грозного и воинственного...

Мы поднялись по откосу на дорогу. Мой спутник сказал:

— Это ребята из колонии, которая вон там, слева от дороги, находится. А то — их заведующий. Строгий-то какой! Ребята страсть как его боятся.

В моей памяти сразу всплыли многочисленные слухи, ходившие среди обывателей Полтавы и о колонии и о ее заведующем. Говорили, что там восстановлены старые методы воспитания, что там не признают никакой педагогики. Однако все соглашались, что заведующий колонией, — бесспорно, талантливый человек, имеет большое влияние на колонистов и они за него готовы идти «в огонь и в воду»...

Мне стало досадно, как это я сам не догадался, что за ребята ехали в гарбе и кем был тот человек в пенсне. И я пожалел, что не обратил должного внимания на Макаренко, личность которого не могла меня не заинтересовать.

Вскоре распространились слухи о последних событиях в колонии, связанные с тем, что я видел на харьковском большаке.

Рассказывали, что инспектор полтавского Наробраза, арестовав Макаренко за нарушение какой-то бюрократической формальности, выехал в колонию — назначить нового заведующего. Ребята же, узнав об аресте Антона Семеновича, якобы избили инспектора и заперли его в подвал, а сами, захватив наробразовский автомобиль, помчались в Полтаву и с боем освободили своего «атамана». Возвратившись с воспитанниками домой, Макаренко с позором выгнал инспектора, а автомобиль оставил у себя как трофей...

Желание узнать правду об этом происшествии и вообще о колонии и ее заведующем не покидало меня.

Однажды, возвращаясь с охоты, я шел вдоль реки Коломак и на берегу заметил трех мальчиков в одежде колонистов. Они сидели, свесив ноги с крутого обрыва, и ели арбуз.

Я подсел к ним и попытался было завести разговор об их житье-бытье, но по односложным ответам ребят понял, что они относятся ко мне с недоверием.

Тогда я прямо спросил:

— Правда ли, что заведующего вашей колонией хотел арестовать какой-то начальник из Наробраза, а вы, ребята, этого не допустили?