Мой университет

Лекции Е. Н. Городецкого имели у нас, студентов, большой успех. Как и Наума Васильевича, мы также провожали его аплодисментами. Многие студенты с интересом слушали его специальные курсы и посещали его спецсеминар. Но при всем его высоком авторитете как ученого многих из нас, студентов, долго удивлял тот факт, что некоторая часть преподавателей факультета, и прежде всего его коллеги, преподаватели кафедры истории СССР, недоверчиво относилась к чистоте идеологического кредо Ефима Наумовича как историка-марксиста. Более того, в 1948–1949 годы он оказался в числе критикуемых и даже обвиняемых в принадлежности к группе профессоров, якобы пропагандировавших в своих научных трудах «чуждые советской науке» идеи космополитизма. Обвинители требовали самых суровых решений. Вместе с ним под эту критику попала и Эсфирь Борисовна Генкина, которая продолжила вслед за Ефимом Наумовичем чтение общего курса, и Наум Ефимович Застенкер с кафедры новой и новейшей истории, читавший нам в тот же год курс лекций по новой истории европейских стран. Сурового партийного приговора в отношении к ним тогда не последовало, но отголосок критики, прозвучавшей на многодневных партийных собраниях, долгое время проявлялся рецидивами недоверия со стороны их партийных научных оппонентов. Критически относился всегда к Ефиму Наумовичу и Наум Васильевич. Долгое время я полагал, что причиной этому были личные амбиции, рождающиеся в спорах за право истинного понимания и толкования теоретических постулатов марксизма-ленинизма, решений руководящих органов страны по вопросам текущей политики партии и государства на переломных рубежах современной истории. И все-таки я пришел к выводу, что дело было не только в личных амбициях, но и в различии жизненных дорог, которые привели их в историческую науку, все в том же факте – крестьянский сын, политбоец Наум Васильевич форсировал Сиваш и штурмовал Перекоп, выходил из партии в знак несогласия с нэпом и чистосердечно открыто признал свою вину перед партией, а потом до конца дней своих оставался верен ее идеям. А Ефим Наумович Сиваша не форсировал, Перекопа не штурмовал, из партии по какому-либо несогласию не выходил, но в условиях начавшегося в ней политического кризиса уже в годы перестройки очень быстро отошел от партийно-научных концепций и своих прежних гражданских и общественных взглядов.

* * *