Мои университеты. Сборник рассказов о юности

Спеть попросила только однажды. Но я тогда была сильно простужена, а Лариска просто не пришла в школу. Получалось, что петь некому.

– А может, стихи? – подняла руку Алка Гвоздева. – Ну, про любовь?

Зина пожала плечами и махнула рукой:

– Давай… Что поделать. Стихи так стихи.

Алка встала из-за парты, одернула черный фартук, чуть кашлянула и начала, с пафосом и с выражением. Со скорбью и горечью.

Вчера еще – в ногах лежал!
Равнял с Китайскою державою!
Враз обе рученьки разжал, —
Жизнь выпала – копейкой ржавою!

Детоубийцей на суду

Стою – немилая, несмелая.
Я и в аду тебе скажу:
«Мой милый, что тебе я сделала?»

Последнюю строчку Алка выкрикнула истерично и страстно. И все мы, сидевшие в странном оцепенении, вздрогнули. Кто-то даже икнул.

Только наша Зина сидела, по-прежнему замерев, застыв, словно заледенев. Мы с испугом смотрели на нее. Казалось, она была спокойна. Через пару минут она, словно очнувшись, ровным, спокойным и четким голосом сказала:

– Хорошие стихи, Гвоздева! Справедливые. Правдивые очень! Сама написала?

В классе повисла гнетущая тишина. Мы переглянулись и опустили глаза. Раздался тихий и мерзкий смешок – конечно, Козленко, наша отличница. Козленко по прозвищу Коза не думала о любви – куда там! Она думала об аттестате! Что с нее взять? А мы только и мечтали о любви… На аттестат мы плевали!

Довольно скоро Зина ушла из школы – видимо, совсем не было сил. Ни физических, ни душевных. Мы после выпускного разлетелись – у всех своя жизнь. Кому-то повезло, кому-то не очень – обычная история.

Пару раз, пробегая мимо Зининого дома, я видела ее на лавочке. Стала она совсем старенькой, сморщенной старушонкой. Ничего от стати и былого величия и не осталось.

Сидела она на лавочке и смотрела куда-то вдаль – словно видела там что-то свое, непонятное нам, проходящим и пробегавшим мимо нее, мимо ее воспоминаний, мимо ее уже уходящей и гаснущей жизни…

Спустя несколько лет я встретила Анатольича с сеткой-авоськой, набитой картошкой, капустой и прочей снедью. Встретила его у дома Зины-трудяши.

Он, как ни странно, меня узнал – вот чудеса! А мог бы забыть как страшный сон такую «спортсменку».

– Как живешь? – коротко спросил он.

– Нормально, – ответила я. Не вдаваться же в подробности, правда?

– А я вот к Зинаиде Васильне! – пояснил он. – Совсем плохая стала, из дому почти не выходит!

Махнул рукой и бодро порысячил дальше. Он был по-прежнему крепок, жилист и бодр. Физкультурник!

«Надо же, – подумала я. – Опекает Зину! Какой молодец!» А мы так к ней и не сходили. Хотя пару раз давали себе честное слово.

Да, не сходили… Не собрались. Сами понимаете, у всех своя жизнь. И кто нам была эта Зина? Смешная, нелепая, немолодая женщина с горячим и, видимо, еще молодым сердцем…

Почему я вспомнила эту историю? Да бог его знает. Хотя нет, не так.

Все происходит неспроста, как ни странно. Все чему-нибудь учит. Все люди, судьбы которых пусть на минуту, пусть на короткие мгновения, пересеклись с нашими, встретились с нами не случайно! Уверена просто.

И эта история не исключение. Она нам показала, что любви все возрасты покорны и именно любовь держит нас на этой земле. А когда ее нет, человек сгорает, уходит.

И еще – наш немолодой и, казалось бы, суровый и простоватый физрук Анатольич преподал нам урок милосердия, неравнодушия и ответственности.

Бедная Зина учила нас – вернее, пыталась научить – азам, примитивным и обязательным навыкам: вдеть резинку в трусы, вшить молнию в юбку, приготовить простецкий суп и салат.

Спасибо ей за это. Но, не ведая того, она научила нас и кое-чему другому. Надеюсь, понятно чему.

Жизнь научила нас, что одиночество – сволочь. Правильно поется в известной песне. Совершенно с этим согласна. Редкая сволочь, да.

И чтобы никому – никому, слышите? – с ним не столкнуться.

Елена Рехорст ( Копенгаген, Дания ) Когда боги смеются