– Привет… – здороваюсь я, сам удивляясь своему голосу в этот момент.
– Здравствуй… А что, Ваня заболел?
– Нет, здоров. Просто он попросил меня съездить… сюда…
– Как же это ты, такой самостоятельный, повёлся на эту – просьбу?
Я понимаю, что её язвительность продиктована нашим последним разговором, и не обращаю внимания. Стараюсь говорить спокойно.
– Видишь ли… Мы с Ванькой после моего возвращения долго говорили. О тебе много говорили… Он любит тебя, Даша. Очень любит!
– Я знаю это. Он мне не говорил о любви, но я это чувствую… Ваня – очень хороший, и я очень привязалась к нему за это время.
Всё это она говорит совершенно спокойно. Я бы даже сказал, как-то безразлично. И смотрит куда угодно, только не на меня.
Понимаю, что между нами стоит отрыжка нашего последнего разговора.
– Я рад, что ты к нему привязалась. Он действительно очень хороший человек! И я, как старший брат, никогда не встану у него на пути. Я очень хочу, чтобы он был счастлив.
В этот момент она наконец поднимает на меня глаза. Взгляд спокойный, удивлённый и, я бы сказал, жёсткий.
– Ты что, приехал его сватать?
– Да.
Повисает пауза, в течение которой мы смотрим друг другу в глаза.
– Елизов, ты меня в очередной раз удивил.
– Поясни.
– Ты хочешь сказать, что приносишь себя в жертву?
– Именно так. Для меня Ванькино счастье гораздо важнее моего собственного. Он его заслужил.
– А ты сам?
– Речь сейчас не обо мне, – я изо всех сил ухожу от ответа.
– Нет уж, давай о тебе тоже.
– Хорошо. Тогда не только обо мне, но и о нас. Одна очень умная женщина, с семьёй которой я познакомился достаточно давно, преподала мне урок любви двух человек. Такой любви, когда ради неё человеку прощается всё. И прекрасно, когда это с обеих сторон. Тогда ради своей любви оба перестраиваются, изменяются. Мы с тобой так не можем. Значит, и не любим. Мы можем быть друзьями, но ты права, когда говоришь, что наша совместная жизнь будет что-нибудь типа скрытой тлеющей войны. Что это за жизнь? Что будет видеть наш сын?
– Смотри-ка! Заговорил почти моими словами! – Даша невесело усмехается. – И вообще, почему это ты берёшься решать всё за всех? В данном случае за троих! Ваня-то, наверное, и не знает, как ты тут его сватаешь!
– Конечно, не знает! Я надеюсь, и ты ему не скажешь о нашем разговоре.
– Я в этом не уверена. Ваня имеет право знать, на какие жертвы идёт его старший брат ради него.
– Запомни! Ванька ничего знать не должен!
– Это что, приказ? – ядовито спрашивает она.
– Да!
– Ну вот… Дожили! Он мне уже приказывает, – с тихим возмущением говорит Даша.
– Только относительно этого разговора и Ваньки.
– Скажи, а почему ты считаешь, что всегда действуешь во благо? И вообще, бывает ли всеобщее благо?
– Я не говорю о всеобщем благе. Я сам выбрал проигравшую сторону. Проигравшая сторона – это я!
– Опять вернулись к жертвоприношению… – Даша снова невесело усмехается. – Ты-то сам что делать будешь?
– Скорее всего, переберусь в Булун к Кириллу Сергеевичу. Тем более ему нужна помощь.
– А твоя учёба? Твой талант?
– Учёбу я смогу продолжать, приезжая сюда сдавать сессии, а талант, если он есть, найдёт применение и там. Там тоже люди нуждаются в лечении. Знаешь, сколько там у меня пациентов бывает?
– То есть собираешься похоронить себя там заживо? – как-то с вызовом спрашивает Даша.
Второй раз мне не нравится её оценка. В первый раз это было тогда, когда она удивилась, что Юре не наняли репетитора.
– Помощь одинокому человеку, который относится ко мне, как к сыну, не значит хоронить себя заживо, – жёстко возражаю я.
– Да, Саша… Ты неисправим, как видно… Ты не хочешь понять, что такие доброхоты, как ты, готовые по первому крику куда-то бежать, портят окружающих людей. Люди перестают быть самостоятельными, решать свои проблемы самостоятельно или обращаться к другим, к профессионалам, которые получают за это зарплату и должны помогать решать эти проблемы.
Даша говорит это совершенно безапелляционно, с жёстким осознанием собственной правоты. Это даже в её взгляде читается. Наверное, так говорили комиссары в Гражданскую.
– То есть ты считаешь, что я не должен был лечить больного мальчишку, а предложить родителям дождаться профессиональной неотложки? Ты считаешь, что помогать другому мальчишке-инвалиду должны не друзья, а профессиональные репетиторы? Ты считаешь, что Ваньку надо было сдать в приют, чтобы там за ним ходили профессиональные няньки? Ну и так далее… Это так?
– Почти так… Наверное… кроме Вани…
– Тогда я действительно неисправим. И горжусь этим! Не надо ставить недостижимых целей.
– Да, Саша… С тобой жить наверняка хлопотно и беспокойно. А я хочу покоя. Нормальной семьи, наконец! В моей почти двадцативосьмилетней жизни всегда были одни хлопоты. Я устала. Я хочу сама планировать, что будет завтра и через неделю, а не подпрыгивать каждый раз от очередной неожиданности. С тобой это будет именно так. Пойми! Мой муж должен находиться рядом со мной, а не где-то…
Она сказала, что муж должен находиться рядом с ней. Именно так сказала. Не она рядом с мужем, а он рядом с ней! Это жизненная философия.