Мой вечный странник

— Честно сказать, забыл, я был у него два года назад, ехали вместе, на машине, колесили по каким-то окраинам… Вы уж дайте мне адрес, если, конечно, еще не передумали…

— Нет, я не передумала! Очень может быть, что до меня в этой квартире и правда ваш Валерка жил, только потом куда-то съехал! Пишите…

— Спасибо. Теперь ждите. Кстати, вы любите шампанское?

— Конечно.

— Тогда до встречи.

Я услышала в трубке короткие гудки и только теперь подумала с ужасом, что даже не спросила, как его зовут. Ну свое имя не назвала — это ладно, но вот пройдет какое-то время, он приедет, позвонит в квартиру, я спрошу через дверь — кто там… Нет, все это какой-то бред, и при чем здесь Валерка, который куда-то съехал? Нет, это у меня крыша окончательно съехала! Веду себя совершенно неприлично, хватаюсь за какого-то случайного провинциального лоха, как старик за золотую рыбку! Интересно, а как он выглядит? Не старик, конечно, а лох!

Я стала мысленно создавать его образ, и получилось у меня что-то совершенно несусветное, невообразимое. Среднего роста, длинные жидковатые волосы, глаза чуть раскосые, как у китайца или чукчи, короткий нос, широкие скулы, широкие плечи… Нет, что-то не так, совсем не так… Попробуем другой вариант. Высокий, худой, короткая стрижка, почти под ноль, серые большие глаза, нос с горбинкой, сутулится, слегка неуклюжий, натыкается на стены и углы, непрерывно двигается, ходит по комнате большими шагами… О нет, нет и нет! Такой тип, еще не появившись, начинал меня раздражать. А вдруг он очень симпатичный, даже красивый, мужественный, совсем не глупый? Ведь я ничего о нем не знаю… Чем он занимается? Сколько ему лет? Какое у него образование, наконец? Впрочем, все это не имеет значения. Ведь я хотела приключения, я сама напросилась на этот дурацкий звонок, я его как бы энергетически вызвала, притянула к себе. Он мог и не дозвониться по моему телефону, если бы я сама не захотела. И теперь уже не имеет никакого значения, раскосые ли у него глаза, лысый ли череп и курносый ли нос…

Внезапно мне пришло в голову: а как, кстати, выгляжу я сама? Большое зеркало в прихожей хладнокровно и беспристрастно изображало всклокоченные светлые волосы, вытаращенные, словно от испуга, серые глаза с покрасневшими от курева, недосыпания, личных и творческих переживаний белками, слегка впалые бледные щеки, тощую шею, торчащую из воротника свитера… Ну и рожа! Дальше все было куда ни шло — тонкий шерстяной свитер, вполне приличные джинсы на вполне приличной фигуре… Что ж, пусть так и будет, а вот с лицом немедленно надо было что-то делать…

Я схватила косметичку и бросилась в ванную. Плеснула в лицо холодной водой, смазала кожу тонким слоем дневного крема, быстро нанесла тени на припухшие веки… И в это время раздался звонок в дверь. Что-то подозрительно быстро, неужели он успел доехать от аэропорта? Кстати, я даже не спросила, из какого он звонил аэропорта… Может быть, из Домодедова? Да, наверное, оттуда ко мне добираться ближе, чем, например, из Шереметьева… Да и почему Шереметьево? Конечно, Иркутск — это Домодедово! А вообще я не смотрела на часы, когда с ним разговаривала! Сейчас половина одиннадцатого! А во сколько он звонил? Да Бог его знает!

Наскоро засунув косметичку в шкафчик, я пошла к двери, в которую звонили непрерывно. Да что он так трезвонит, с ума сошел, что ли?

— Иду, иду! — крикнула я, поворачивая ключ в замке и даже не спросив, кто звонит.

С лестницы на меня пахнуло холодом, перегаром, смешанным с запахом хвои… Я увидела большую елку, не то чтобы пушистую, скорее взъерошенную, а за ней — пошатывающуюся мужскую фигуру.

— Вику-сенька… — надрывно прохрипел Пашка и вместе с елкой двинулся прямо на меня.

— Я не Викусенька! Сказано тебе, она уехала!

— Не верю! Ты ее… от меня прячешь! Я… ее люблю… И тебя люблю… Я всех вас люблю… — он всхлипнул, на глаза накатились слезы.

Надо было сразу хлопнуть перед его носом дверью, уйти в глубину квартиры и громко включить магнитофон, чтобы не слышать его тоскливых стенаний, но он стоял передо мной такой мучительно сгорбленный, несчастный, какой-то облезлый с еще более облезлой елкой, что меня захлестнула жалость. От растерянности я попятилась. Стою, как дура, перед убогим колючим растением и еще более убогим пьяным мужиком и двинуться с места не могу, словно к полу приросла! Тьфу ты, гадость какая! Собрав все свои силы, я произнесла как могла более резко:

— Уходи!

— Нет, не верю! Не верю, что ты не прячешь ее от меня! — воскликнул Пашка, потрясая елкой.

— Все! — отрезала я. — Вали отсюда!

И тут он вдруг запел! Господи, только этого не хватало! Он пропел своим роскошным баритоном:

— По-о-жалей ты меня, дорогая! Озари мою темную жизнь! Ведь я плачу, от страсти сго-о-рая…

Да, голос у него действительно был хорош, на нем почему-то не отражалось беспробудное Пашкино пьянство.