Мой век – двадцатый. Пути и встречи

Я не был знаком с Андроповым лично, хотя мы обменялись теплыми письмами. Во время своего короткого пребывания в должности главы Советского государства здоровье его было настолько плохим, что ему пришлось несколько раз откладывать нашу встречу.

После почти шестимесячного пребывания Андропова в больнице — с сентября 1983 года до февраля 1984 года — Даско До дер, прекрасный журналист, возглавлявший в то время корреспондентский пункт газеты ’’Вашингтон пост” в Москве, 9 февраля оповестил мир о смерти Андропова, придя к этому заключению на основании нескольких фактов, например, замены обычных программ московского телевидения концертами классической музыки. То же самое происходило в Москве за пятнадцать месяцев до этого в день смерти Брежнева до официального объявления. В тот же день я вылетел в Москву. На этот раз я познакомился с Константином Черненко, возглавившим комиссию по похоронам. По решению Политбюро Черненко предстояло возглавить советское руководство.

23 ноября 1984 года было объявлено, что государственный секретарь Джордж Шульц и советский министр иностранных дел Андрей Громыко встретятся в Женеве 7 января для обсуждения порядка проведения новых переговоров по ограничению вооружений. Эта встреча открывала канал прямой связи между нашими странами, однако существовали серьезные опасения, что она может свестись лишь к разговорам о переговорах. Было совершенно необходимо, чтобы президент Рейган и Генеральный секретарь Черненко сами провели встречу на высшем уровне. Однако обе стороны в своих выступлениях не давали никакой надежды на то, что это событие произойдет в ближайшее время. Я надеялся способствовать приближению этого события.

На нескольких встречах с Анатолием Добрыниным я получал неопределенные ответы, но наконец пришел ответ, которого я ожидал.

4 декабря, только через десять месяцев после встречи в Москве на похоронах Юрия Андропова, десять месяцев, в течение которых не было почти никаких личных контактов между главами Соединенных Штатов и Советского Союза, мне предстояло встретиться с Константином Черненко.

После нескольких консультаций в Госдепартаменте 2 декабря мой самолет ”Окси-1” отправился в Москву из Лос-анджелесского международного аэропорта. Как всегда, меня сопровождала Френсис.

Когда северная часть мира погрузилась во тьму, мы остановились в Гуз-Бей на Ньюфаундленде. Пока мы спали, наш самолет был заправлен горючим и, миновав ночную мглу, доставил нас в Лондон, где мы приняли на борт двух советских пилотов, всегда сопровождающих нас в советском воздушном пространстве. Вскоре мы приземлились в московском аэропорту Шереметьево-2, и нас провели в зал ожидания, где мы отдыхали, пока один из наших сотрудников, работающих в Советском Союзе, отметил наши паспорта, а другой представил для таможенного досмотра наш багаж.

Холод зимней московской ночи всегда удивляет даже меня, хотя впервые я испытал его шестьдесят лет тому назад. Он поражает, как удар и волнами распространяется по телу даже сквозь самую теплую одежду. В Москве я ношу теплое шерстяное белье, меховую шапку, длинную норковую шубу и сапоги на шерстяной подкладке. Тем не менее при продолжительном пребывании на воздухе я чувствую себя так, как будто тело мое прикрыто только бумажными пакетами.

Мы поспешили к машинам, которые отвезли нас в мою московскую квартиру недалеко от Кремля. Поужинав, мы немедленно отправились спать. Следующий день обещал быть трудным.

Встреча с Черненко была назначена на полдень. Я старался сосредоточиться в ожидании предстоящего разговора. Судьба предоставляла мне возможность, которую я не должен был упустить. В течение десяти месяцев со дня смерти Андропова и после короткой встречи Черненко с вице-президентом Бушем в день похорон ни один американец, кроме нескольких журналистов, не встречался с новым Генеральным секретарем. Да и их разговоры в основном состояли в зачитывании заранее подготовленных ответов на предварительно полученные в письменном виде вопросы. Сам Черненко не встречался с американцами со времени внушительной победы президента Рейгана на ноябрьских выборах.

В это время отношения между Америкой и СССР были хуже, чем когда-либо в течение шестидесяти пяти лет, с тех пор, как я впервые приехал в Советскую Россию. Обе стороны называли друг друга ’’империей зла”. Было необходимо снова начать диалог, без промедления провести встречу на высшем уровне в надежде, что при личном общении Черненко и Рейган проявят теплоту, которая поможет растопить лед в отношениях между нашими странами.

Я понимал, что обе страны не захотят участвовать во встрече на высшем уровне, если не будет надежды, что она принесет конкретные результаты. Беседы у камина в уютной обстановке о перспективах мира не казались привлекательными, хотя ни у одной из сторон в это время не было серьезных предложений, которые одна из них могла бы представить на рассмотрение другой. Из-за бесконечных пререканий по поводу количества вооружений у каждой стороны постепенно угасала надежда на возобновление переговоров.