Мой век

Уезжая, Анисим Антонович сказал тете Вере: «Посмотри, как бедно живет семья твоего брата — надо им помогать». И Вера решила нам помогать. На следующее лето она приехала вместе с дочкой Анисима Антоновича от первого брака, Лидой, взяла нас, детей, и повезла на море.

Поехали мы в Евпаторию. Я, хотя жила в Крыму, на море оказалась в первый раз. Близко с тетей Верой я познакомилась потом, а тогда еще совсем ее не знала. Как только приехали, мы захотели бежать на пляж, а тетя Вера говорит: «Я поеду за багажом, а вы пока постирайте белье». А тут только комната и терраса — где, как стирать?! Лида старше была — плечами пожала и пошла гулять. А у меня всегда было развитое чувство ответственности — и я осталась дома. Тетя вернулась и спрашивает: «Постирали?» — «Нет, не постирала. Тазика нет, не знала, как стирать». Тетя сказала: «Во всех условиях надо находить выход», — схватила белье, кинула на стол, помылила, полила, пошла повесила — преподала нам урок.

Отдыхали мы хорошо: море, солнце — чего же еще? Чудесный край. Осталась фотография, где мы все в купальниках на берегу около Евпатории. И я, совсем худенькая, лежу на песке.

В Евпатории я первый раз встретилась с Лидой. Она была из деревни — красивая девочка, с косой, но неграмотная. Первые годы ее воспитывала мама, а потом Анисим Антонович забрал к себе.

Жизнь в Симферополе становилось все хуже и хуже, работы не было никакой, и в 24-м году папа уехал в Москву на заработки. Больше он в Симферополь не вернулся. В Москве он нашел очень хорошую молодую женщину, Дору Яковлевну, и женился на ней. Но этого мы тогда не знали. Деньги он первое время посылал, но жили мы все равно впроголодь.

На Крым навалилась новая беда — пришла холера. Все предупреждения мамы о необходимости мыть руки и фрукты мы, дети, часто забывали. Вокруг умирали люди. За Дальней улицей на цветущем поле построили бараки, куда свозили заболевших. У нас заболела бабушка Ханна — самая аккуратная и пунктуальная из всей семьи, она, конечно же, мыла руки и не ела грязные фрукты. Ее увезли в барак — и больше мы ее не видели. Наш молчаливый добрый дедушка осиротел — было ему немногим более шестидесяти. И мы все потерялись: бабушка была моральным стержнем нашей семьи.

Грустное было время. Папа уехал, бабушка умерла от холеры. Дедушка жил по-прежнему отдельно от нас в маленькой комнатушке и стал еще религиознее. Сеня еще больше углубился в чтение и совсем отстранился от бытовых дел. Мама все чаще кашляла кровью — болезнь перешла в третью стадию.

Мама, когда была дома, хоть через силу пыталась освободить нас от всего, что мешало учебе. Когда у нее начинала идти кровь горлом, дедушка на извозчике вез ее в больницу. Заботы о семье и маме стали моими — я оставалась дома за старшую, хотя, конечно, вести хозяйство так хорошо, как мама, у меня не получалось.

Когда я уже жила в Ленинграде и училась в школе, нам однажды задали написать сочинение на тему «Как я в детстве проводил свой выходной день». Ну, я и стала писать. «Раннее утро, мама в больнице, Шурочка еще маленькая. Вставать не хочется. Солнышко стало пригревать, и я встаю — первая из детей. С вечера ни Доля, ни Сеня воду не принесли — я пошла за водой. Умылась, печь затопила. Зачем печь летом? Так ведь надо и чай вскипятить, и завтрак приготовить. А потом другие дети проснулись. Доля и Шура, младшие, стали шуметь, играть. Я сказала им, что нужно умываться и завтракать. После завтрака я собрала белье и отправила мальчиков в баню, а Шуру решила купать дома в корыте…» Все дети уже сочинение сдали — а я все пишу. Педагог подошел и спрашивает: «Ты почему сочинение не сдаешь?» А я говорю: «Не успела все перечислить». Он взял, почитал и говорит: «И ты все это делала?! Как же ты управлялась? Ладно, сдавай, что написала, а то потом будем вслух читать — тебя никто не дослушает…», — и за недописанное сочинение поставил мне пятерку.

В больнице кормили скудно, поэтому нужно было носить маме обед. Я варила, а относил Доля. Бывали случаи, когда я отправляла Долю, но мне не хватало терпения дождаться его возвращения, чтобы узнать, как себя чувствует мама, — и тогда я сама бежала в больницу. По дороге я заставала Долю, дерущегося с мальчишками, а судки с обедом стояли на обочине тротуара. И это мой старший брат! Я расстраивалась, и руки у меня начинали непроизвольно дрожать — позже это перешло в нервный тик.

Когда маму в очередной раз положили в больницу, приехала тетя Вера. Она пошла к маме и сказала, что готова помочь и забрать одного ребенка. Она хотела забрать Шурочку — самую младшую, но мама уговорила ее забрать меня, поскольку я была слабенькой и мама за меня боялась больше, чем за других. Я этот разговор слышала. Было это в 24-м году, мне тогда исполнилось 12 лет. С тяжелым чувством я собиралась. Перед отъездом я спросила: «Тетя Вера, можно я сбегаю к маме в больницу попрощаюсь?» Тетя отрезала: «Нет времени».