Мой век

Теперь я ходила на работу с детьми. Нет худа без добра: детсадовские дети вели себя на работе спокойно. Сотрудников осталось мало, но столовая еще работала — шикарная столовая была по тем временам, я сама ее проектировала. Мне выдали карточки на детей, и мы втроем ели в заводской столовой. Что в городе творилось, я не знаю — Барабанный переулок тогда был окраиной Москвы. Раньше во время бомбежек я оставалась дома — за себя не страшно. Теперь, с детьми, когда объявляли тревогу, мы прятались в метро Электрозаводская. Обычно это было вечерами или по ночам. Там на полу приходилось и спать. Однако бомбежки стали реже — наши научились подбивать немецкие самолеты, и те редко решались залетать в Москву. Ко мне подходили и спрашивали: «Геда Семеновна, вы будете уезжать?» А я боялась ехать — помнила, как мы, дети, остались в поезде одни, когда уехали из Харькова, — и не решалась в военное время ехать одна с двумя детьми. Сотрудница мне написала: жилья нет, всех расселяют в бараки, оставшиеся от заключенных, не езжай с детьми, подожди.

Пока завод работал, я чувствовала опеку. Потом закрыли столовую. У меня еще оставалось полбанки сливочного масла. А Вадим масло не ел, каши не ел — ничего клейкого. Если я варила манную кашу, он стоял надо мной и говорил: «Мама, только без комочков!» Манки уже не осталось, я отоваривала по карточкам хлеб. Приехал папа и сказал: «Геда, мои все уехали — и Дора и Любушка. И Шурочка с ними. Я тут из-за тебя торчу. Надо ехать — скоро в Москве не будет еды». Из нашего дома многие уехали, половина окон была заколочена. А я все ждала.

В октябре я получила письмо от Абрама, отца Марка, которое он написал в первые дни войны. Дошло оно только теперь. Обычно Абрам писал по-еврейски, но тут он предполагал, что Марк в армии, и написал по-русски. Я запомнила слова: «Я не знаю, где мой сын Марк. Через Рудню на запад идут тысячи танков, и думаю, что, может быть, Марк в одном из них». Абрам писал: «Победа будет за нами!» — тогда ждали, что остановить немцев можно за несколько недель. Когда письмо дошло до меня, Рудня уже была захвачена немцами.

Абрам, отец Марка, — Геде

1 июля 1941 г.

Мои дорогие Марк, Геда и детки!

22 июня, когда началась война, Сима вам писала в ответ на ваши деньги и просила отвечать нам, как вы живете и как теперь с Марком — мобилизовали его или нет. Если Марка нет дома, Гедочка, пиши ты нам о нем, а если он дома, пусть сам напишет. Зяма и Сема оба на фронте, это мы точно знаем, а про Марка ничего не знаем. У нас эта неделя очень шумная, мы такого никогда не видели — по несколько тысяч танков и машин с войсками проходили через Рудню. Может, Марк в одном из этих танков. Победа будет за нами! Гитлера мы победим. Мы все здоровы, теперь болеть некогда, военное время. Будьте здоровы и счастливы.

Ваш отец Абрам.

Каждый день мы слушали Информбюро — новости с фронта. И вот в октябре передали, что немцы расстреляли всех евреев города Рудня. Родители Марка, сестра, все братья, кроме Ирмы и Семы, оставались в Рудне. Безумный страх вспыхнул в моем сердце. Сообщение промелькнуло один раз — и я молилась, чтобы Марк его не услышал.

Едем в эвакуацию

Окончательно я решила, что надо уезжать, когда увидела, как наши трудовые книжки понесли на улицу сжигать. Я поняла, что готовятся к приходу немцев.

Оборудование к тому моменту уже все вывезли. Объявили последний эшелон, я пришла записываться — а мест уже нет: начальство едет. Что делать? Папа подключился, начал искать. Папа очень коммуникабельный, нашел вагон какой-то из-под известки, собрали других проектировщиков, которым мест не хватило, сами помыли, почистили, смастерили нары, папа печушку достал и договорился, что вагон прицепят к эшелону. Взяли мы чемодан с детским бельем и чемодан с моей одеждой. Постельное белье в прачечную сдали, а она уже не работала — так там белье и осталось. Посуду в ящик сложили. Два чемодана, ящик, хлеб, полбанки масла и швейная машинка «Зингер» — папа настоял, чтобы и ее взять, — вот наш багаж.

Перед отъездом пошла к дворнику Пете. «Дядя Петя, пожалуйста, если от Марка письма придут, пересылайте ко мне, вот адрес», — молила его. Он чего-то пробурчал. Ни одного письма я так от него и не получила. И мои перестали к Марку доходить. Полгода мы с Марком не получали вестей друг от друга.